Под мои вопли ты попытался влить ликер мне в рот и плеснул его мне на рубашку. Я дико завизжала и, выхватив у тебя бутылку, стала размахивать ей, словно гранатой. Ты, улыбаясь, расстегивал джинсы, а я почувствовала на коже липкий ликер, отставила бутылку и сорвала с себя рубашку, не расстегнув ни одной пуговицы. Раздался звук рвущихся ниток, какие-то пуговицы покатились под телевизор, а я, стоя в лифчике, сгибалась пополам от смеха, глядя, как ты возишься с ширинкой джинсов. Я смотрела фильм «Зов стихии», Эд, я видела полностью отреставрированную гравюру «Акробаты». Но я никогда не видела ничего красивее тебя, стоящего посреди гостиной сначала в трусах – так ты напоминал мне маленького мальчика, – а потом и голышом. Ты оглушительно хохотал, восторженно глядя на меня, а на груди у тебя красовалось пятно от ликера. Это прекрасное зрелище стояло у меня перед глазами, когда я через пару часов добиралась домой в куртке, которую купила тебе и которую ты отдал мне, потому что на улице резко похолодало. Ты завернул меня в куртку, которую больше не собирался носить, и застегнул ее на все пуговицы, чтобы спрятать мою запачканную рубашку, и я всю дорогу до дома думала о голом смеющемся тебе. С этой картиной ничто не шло в сравнение. Даже то, что ты сделал со мной, когда я ответила на твой следующий вопрос: я, разрумянившись и чуть дыша, разметалась под твоими нежными пальцами и губами – такими теплыми, что невозможно было отличить одно от другого, – и делал со мной то, что было бы не под силу ни одному парню, ведь ни один парень не стал бы так ласково и радостно просить о помощи. Как бы умопомрачительно и поразительно ни было то, что ты со мной сотворил, это и рядом не стояло с твоим смеющимся лицом. Я не рассказывала тебе, как красив ты был тогда, хотя в тот день тысячу раз призналась тебе в любви, пока все вокруг твердили, что нам не быть вместе. Только теперь, сидя в слезах в «Леопарди» рядом с другом, я могу рассказать тебе об этом умопомрачительном зрелище: оно стоит у меня перед глазами в свете того великолепного утра, которое улыбалось мне, пока я улыбалась тебе.
– А теперь, Мин, – выдохнул ты, – чем бы ты хотела заняться?
И я краснею, вспоминая, что ответила тогда.
Книга «Когда гаснут огни», в которой постоянно встречается выражение «неизгладимое впечатление». Латунная маска императора из фильма «Царство гнева», которая крутилась в бурлящем потоке, а потом медленно погрузилась в темную воду. Печальный надменный взгляд, который Патрисия Оскампо бросила вслед отъезжающему дилижансу в фильме «Последний день Эль-Пасо». Обращенный к небу крик Паоло Арнольда, который высек из камня фигуру сфинкса. Неизгладимое впечатление оставляют ноги Бетт Мадсен, которая в невероятных чулках исполняет шпагаты в фильме «Что за штучка!», неизгладимое впечатление оставляют дети из фильма «Тело – это машина» (Le corps est une machine), которые играют, пока по другую сторону ограды убийца истекает кровью, а еще неизгладимое впечатление оставляют летающие тарелки из фильма «Летающие тарелки!». На всякий случай я проверила в интернете: неизгладимое впечатление – это то, что надолго остается у нас в голове. Почти как несмываемые чернила.
Одно из моих неизгладимых впечатлений осталось у меня из сада Синей Бороды, где я сидела на пустой летней эстраде. Я помню всё: на мне были джинсы и зеленая футболка, которая, как ты однажды сказал, тебе нравится и которую сейчас ты, наверное, не сможешь отличить от других футболок, на ногах у меня были черные китайские туфли, которые мне велики, а на поясе повязан свитер – я сняла его, потому что вспотела, пока шла с остановки. Я сидела там, где 4 июля[2] играют марши, там, где известные в прошлом фолк-певцы бесплатно исполняют песни о несправедливости. Но тогда был несезон, и я сидела на холодном сером бетоне, усыпанном листьями, и мимо меня время от времени лихорадочно пробегали торопливые белки. Раскинув ноги буквой V, я ела фисташки, которые твоя сестра посыпала пряностями и сложила в эту изящную коробочку специально для тебя. Эти воспоминания никогда не поблекнут. У меня в голове осталось не совсем то, что было на самом деле, потому что в тот день мы были вдвоем, но теперь на этой картинке я не вижу тебя. В моем неизгладимом впечатлении я в одиночестве ем фисташки и раскладываю скорлупки идеальными дугами – они становятся все меньше и меньше и напоминают вложенные друг в друга круглые скобки. На самом же деле я была не одна: ты проверял, подведено ли к эстраде электричество.
– Нашел! – радостно крикнул ты из-за кучи брезента. – Здесь полно розеток.
– Они работают?
– Хочешь, чтобы я сунул в них палец? Я уверен, что работают. Зачем кому-то их отключать? Для гирлянд и музыки нам хватит. Думаю, старый кассетник Джоан нам подойдет: он уродский, но дает громкий звук.
– А где мы возьмем гирлянду?
– У нас есть рождественская, но ее не так-то просто достать. Может, у тебя на чердаке не такой завал, как у нас?
Я немного помолчала.
– А, точно.
– Да.
– Вы не празднуете Рождество.