Почему мы расстались

Мы с тобой прогуливали уроки, но мне нужно было написать контрольную.

– У нас еще есть немного времени.

– Боже, – сказал ты, – чем же мы с моей девушкой можем заняться в парке…

– Нет, – ответила я. – Во-первых, слишком холодно.

Наклонившись, ты поцеловал меня по-французски.

– А во-вторых?

– Честно говоря, других причин я не вижу.

У тебя дернулись руки.

– Не так уж сегодня и холодно, – сказал ты. – И нам необязательно снимать всё.

– Эд…

– Я к тому, что у нас и так мало времени.

Я скинула твои руки с плеч и положила последние скорлупки в коробочку.

– У меня контрольная, – напомнила я.

– Ладно, ладно.

– Но спасибо, что привел меня сюда. Ты был прав.

– Я же говорил, что это идеальное место.

– Так что к вечеринке мы приготовим еду…

– И напитки. Тревор сказал, что поможет нам. Но мы не можем обойтись одним шампанским, это слишком по-… Мне нельзя произносить это слово.

– Хорошо. И Тревор будет нормально вести себя на вечеринке?

– Да, – ответил ты, – обещаю. Хотя нет, это уже слишком.

– Ладно, тогда с едой, напитками, музыкой и гирляндой порядок. Со всем, кроме приглашений и списка гостей.

– Со всем, кроме, – сказал ты с чуть заметной усмешкой. Я швырнула в тебя скорлупку, и ты встал, чтобы ее поднять. Тогда я не поняла, зачем ты это сделал. Незачем было хранить эти неприметные пустышки, в которых даже сейчас я не вижу ничего особенного. Но теперь всё в прошлом. В прошлом «Я о том, что люблю тебя», в прошлом твои танцы на сцене и все, что идеально подходило для вечеринки. Даже сама вечеринка, если бы мы ее все-таки устроили, осталась бы в прошлом: Джоан забрала бы свои диски, гирлянда снова оказалась бы у вас на чердаке, еда бы переварилась, напитки превратились бы в рвоту, Лотти Карсон вернулась бы домой поздно вечером, ведь мы, соблюдая все приличия, отвезли бы ее домой и проводили через заставленный фигурками сад до двери, и она, усталая после такого прелестного торжества, благодарила бы нас, называя дорогушами. Всё в прошлом, осталось только неизгладимое, но невидимое впечатление. Точнее, в прошлом всё, кроме. Мистер Нельсон сказал, что пятнадцатиминутное опоздание на контрольную будет занесено в мое личное дело, но и это в прошлом, как и B с минусом за контрольную, как и сочинение, которое я еле написала, как и причина, по которой я опоздала; в прошлом то, как я подбежала к тебе и поцеловала тебя в шею, как прижалась к тебе и шептала, что, кажется, это «всё, кроме» звучит не так уж и плохо. У нас было мало времени. Мы успели совсем немного, и то немногое, те двадцать с небольшим минут, скрылось там же, где в конце фильма исчезают актеры, оставляя зрителей наедине со светящимися вывесками «ВЫХОД», там же, куда пропадает любовь, когда кто-то из влюбленных переезжает со своим отцом-говнюком или отворачивается, замечая меня в коридоре. И то чувство, то ощущение совершенства, которым был наполнен день, когда ты думал обо мне, вспоминал о саде, дожидался меня у кабинета геометрии, чтобы сбежать со мной с уроков и показать то, что мне точно понравится, – это чувство тоже навеки в прошлом.

Но скорлупки остались, Эд. Посмотри на них: теперь они кажутся чем-то важным, и, когда я открываю коробочку и высыпаю их в руку, которая болит от долгого письма, у меня делается тяжело на сердце. Скорлупки оставили неизгладимое впечатление, Эд, ведь все остальное стерлось. Так что забери их. Может, если они будут храниться у тебя, мне станет немного легче.

В фильме «Приговор, орошенный слезами» есть сцена, в которой Карл Бортон, играющий прокурора, опрокидывает букет роз, и камера медленно скользит по стеблям мимо бутонов, мимо листьев и шипов, мимо ленты, которой перевязаны цветы, – говорят, она бледно-голубая, но сам фильм черно-белый – мимо заваленного книгами адвокатского стола и по паркету медленно добирается до свидетельской трибуны. И все это время слышно, как Амелия Хардвик истерично произносит пламенную речь, полную возмущения, осуждения и оправданий, и наконец в кадре появляется ее лицо, на котором читается глубочайший ужас осознания. Она и есть убийца. Она была в беседке в тот тихий вечер. Она действительно больна амнезией, это не выдумка свекрови. И в конце фильма она беспомощно рыдает, ведь наказание неизбежно, как и то, что занавес закроется.

Когда речь заходит о «Растяпах-3», мне кажется, что у меня тоже амнезия. Если бы Карл Бортон, заложив большие пальцы за подтяжки, спросил меня: «Мин Грин, клянетесь ли вы, что не видели ни единого кадра из серии кинофильмов “Растяпы”?» – я бы сначала взглянула на напыщенных присяжных, потом на Сидни Джуно – его не должно быть в этом фильме, но он так прекрасен, что я протащила бы его за собой, – и ответила бы: «Да, клянусь». Я бы сказала да, потому что все фильмы этой серии настолько дурацкие, что при просмотре я до боли стискиваю зубы. Но вот из этой коробки, из этого хранилища тоски мне в лицо вылетают билеты. Так что смотри, как унизительно я буду отрицать очевидное.

Заметив билеты, Эл недоверчиво спрашивает:

– «Растяпы-3»?!