Почему он делает мне больно? Как распознать манипулятора и выйти из токсичных отношений

Тем временем Михаил, будучи ярко выраженным нарциссическим первертом, никогда не игнорировал эмоций и реакций другого человека, а даже наоборот – мысленно уделял им повышенное внимание, подробно изучая. Это приводило к тому, что, понимая и предвидя реакцию собеседника, Михаил мог осуществлять практически любую манипуляцию. Как мы знаем, манипуляцию можно довести до такой степени, когда жертва нарциссического перверта превращается в инструмент, совершающий действия не по своей воле, а в интересах «насильника». Перверт как будто напоминает жертве: «Я тебя однажды очень сильно побью. Ты не узнаешь, когда, но я совершенно точно это сделаю в самый неожиданный момент», – постоянно обещает он, но не наносит удары. Жертва, в свою очередь, продолжает опасаться угрозы физической расправы и в какой-то момент перестает выносить давление грядущей угрозы. Она буквально просит: «Побей сейчас!» Что делает перверт? Наделяет жертву своими желаниями: «Я знал, что ты этого хочешь, и знал, что ты придешь…» Жертва подменяет свои желания на ложные, что становится причиной ее деперсонализации.

Весь офис в скором времени оказался в роли жертвы, находясь в психическом захвате. Михаил с каждым днем все больше «расширял» территорию влияния, отыгрывая в этом весь свой негатив, который не мог пережить самостоятельно.

С такими знаниями о Михаиле я шла к нему на встречу, которую мы проводили в рамках анализа ситуации в коллективе. Обсуждая результаты, мне было интересно общаться с заинтересованным, грамотным специалистом. И как это было со всеми участниками интервью, начальная картинка моих знаний о нем не укладывалась в тот портрет, который я получила во время личных встреч с членами его команды. Михаил производил впечатление совершенно уравновешенного, успешного человека, знающего себе цену и демонстрирующего умение уважать собеседника. У меня уже начинало складываться первое впечатление…

– Михаил, мне кажется, что вы были очень развитым ребенком, что вам все давалось легко и вас очень любили родители, – предположила я как можно мягче и теплее, глядя ему прямо в глаза.

Почему я решила задать этот вопрос? Во-первых изучая тему, я могла предположить, что истоки подобных проявлений кроются либо в детских отношениях с родителями, либо каком-то негативном опыте в подростковом возрасте. Во-вторых, я понимала, что не смогу продвинуться к интересующему меня вопросу, если не буду открыто спрашивать о том, что поможет найти его уязвимость.

Михаил не ожидал такого вопроса. В этот момент он был очень погружен в любование образом «успешного руководителя» и не смог быстро среагировать. На его лице на мгновение исчезло выражение успеха, глаза стали стеклянными и пустыми. Он резко ответил вопросом на мой вопрос:

– А почему вы спрашиваете меня о детстве?

Меня такой ответ ввел в некоторое замешательство. Я понимала, что это не сессия. В то же время меня интересует его личность и его оценка того, как он проявляет себя. Поэтому я вложила все возможное тепло в слова и ответила:

– Ваше проявление силы, скорее всего, идет из детства. Поэтому мне интересен ваш путь становления.

– Мне не очень хочется сейчас об этом говорить. Себя я сделал сам.

Я продолжила более настойчиво, понимая, что в любой момент разговор может завершиться:

– Да, я понимаю, что иногда бывают моменты, которые не всегда хочется вспоминать. Но это живет с нами и делает нас теми, кто мы сейчас.

Михаил отвернулся в сторону, и следующая фраза меня удивила:

– Я сегодня не разрешил жене купить витамины для сына. По-моему, мы его сильно балуем, с учетом того, что я оплачиваю его учебу за границей. Как вы считаете, это нормально?

Я выдержала паузу, а он продолжил:

– Я всего добился сам, у меня простые родители. Считаю, что все способны добиваться всего сами, а не ждать, что все им должны. Только так можно добиться результата.

– Так же, как вы? – спокойно уточнила я.

– Да. Вы спросили про родителей… Никто мной не гордился особо. Я пытался доказать все время, что я лучший, что мне не за что давать оплеухи. И когда смог дать отцу отпор, я уже учился в университете. Больше с ним не общался, домой не приезжал. Да и на похороны к нему не приехал. Я для него всегда был пустым местом, даже когда посылал родителям деньги. Поэтому мне важно, чтобы мой сын ценил то, что я для него делаю.

Он замолчал, посмотрел на часы и сказал:

– Спасибо вам за ваш вопрос, я давно не вспоминал, что у меня был отец.

На этом мы попрощались.

Я завершила проект. Во время работы Михаил стал как будто игнорировать меня. Иногда, когда мы пересекались, мне казалось, что он словно становился меньше ростом. Его внутренний стыд того, что у него есть боль, мешал ему находиться со мной рядом, а обесценить меня он уже не мог: я буквально на несколько минут разделила с ним его боль, о которой, похоже, больше никто не знал.