Это не значит, конечно, что художники Ренессанса вообще отказались от трагического видения мира. Оно вполне могло сохраниться у конкретного мастера или у заказчика. Например, «Мертвый Христос» Андреа Мантеньи («Брера», Милан) или «Пьета» Джованни Беллини (Галерея Академии, Венеция) в полной мере сочетают ренессансное мастерство изображения человеческого тела с намерением мастера испугать зрителя, придав этому телу жуткие трупные признаки. Однако в целом подобный подход к творчеству стал встречаться значительно реже, чем в Средневековье. Он скорее мог теперь отражать индивидуальность творца, нежели массовое мировоззрение. Скажем, для творчества Беллини в целом по-настоящему характерны не пугающие трупы, а трогательные, обаятельные Мадонны, которые «разбросаны» в большом количестве по храмам и музеям Италии.
А если мы возьмем брабантца Иеронима Босха, то в его инфернальных «ужасах» уже четко будет просвечивать ирония. «Глядя на грешников Босха, невозможно ни ужаснуться их участи, ни сострадать им. ‹…› Если бы намерением Босха было бы вызывать у зрителей страх, то он не мог бы избрать худшие средства»{1127}
. Мастер «пугает», а нам не страшно. Наверное, поэтому Босх ныне столь популярен, тогда как средневековых авторов, серьезно относившихся к бренности мира земного, наши жизнелюбивые современники предпочитают сторониться.Ренессансное искусство перестало своим мастерством реализовывать задачу предыдущей эпохи. В целом ряде случаев новой задачей стало, по всей видимости, изображение будничной человеческой жизни. Религиозные сюжеты вместили в себя мир итальянского города, архитектура эпохи Возрождения проникла в эпоху Понтия Пилата, Мадонны оказались больше похожи на молодых флорентиек, римлянок или венецианок, а многочисленные святые брались художниками прямо с улицы. Лучший пример подобного искусства – творчество Доменико Гирландайо (например, капелла Торнабуони, Санта-Мария-Новелла, Флоренция), которого английский искусствовед XIX в. Джон Рёскин страшно не любил за бездуховность{1128}
. Да что там Рёскин! Подобное искусство вызывало отторжение у самого Савонаролы, призывавшего к уничтожению картин и статуй{1129}.Впрочем, предположение о бездуховности бытописателей Ренессанса слишком упрощает действительность. И стандартный рассказ экскурсовода, обращающего внимание лишь на мастерство автора той или иной конкретной картины в деле передачи действительности, сильно упрощает общую картину жизни итальянцев XV–XVI столетий. Лучшие мастера того времени, бесспорно, добивались чего-то большего, нежели простого «фотографирования» жизни. Отображение благополучия само по себе – это еще не искусство. А вот попытка решить проблему неблагополучия позволяет многое понять в жизни человека той эпохи.
Гармония картин и бесстрастность героев ренессансного искусства полностью соответствовали гармонии мира, творимого в книгах гуманистов, и бесстрастности их любимых героев. Идея умиротворения страстей носилась в воздухе эпохи, а значит, находила, как отмечалось выше, отражение в живописи и скульптуре. Христос, не испытывающий мук на кресте, и Себастьян, индифферентный к своим ранам, – это уже не просто «бытовая живопись», не просто «ренессансный реализм». Это программа поведения. Программа смирения страстей. Ренессансный Иисус своей бесстрастностью помогал бюргеру обустроиться в мире. Он демонстрировал ему, как надо себя вести даже в самой ужасной ситуации для того, чтобы жизнь города не стала бесконечным кошмаром разгула страстей и столкновения кланов.