Почему так важен Оруэлл

Я был очарован этим эссе по двум причинам. Первое, главным предметом восхищения автора стали недостатки Оруэлла (его недоброжелательные высказывания о гомосексуалистах, к примеру, цитируются в эссе с полным одобрением, а вот его редкие выпады в сторону евреев не упоминаются вовсе). И второе — оно абсолютно не способно цитировать Оруэлла точно, не говоря уже о том, чтобы делать это честно. Как и Реймонд Уильямс, Норман Подгорец вполне мог взять высказывание какого-нибудь второстепенного оруэлловского персонажа и воспроизвести его от лица самого автора. К примеру, описывая жестокость взглядов на современную войну, Оруэлл пишет: «Если кто-то бросает бомбу на твою мать, иди и сбрось две бомбы на его мать». Подгорец выхватывает цитату из контекста и вставляет ее в уста Оруэлла. По воле случая я оказался тем, кому редактор журнала поручил выступить с ответом на это эссе, и я написал по поводу подобных искажений, что было бы забавно прочитать обзор «Скромных предложений» Свифта от Подгореца, где, без сомнения, содержались бы богатые измышления о варке ирландских детей. Консерваторы в то время испытывали две острые проблемы: нужно было привлечь в свои ряды сомневающихся в целесообразности ракетной программы «Звездных войн» и противостоять европейскому скептицизму; Подгорец призвал на помощь Оруэлла с помощью приведенной так, как показано ниже, цитаты из написанного в 1947 году эссе о людях, вынужденно столкнувшихся с противостоянием двух суперсил:

«Уже не достаточно дать обычный уклончивый ответ: „Я отказываюсь выбирать“… Мы уже не столь сильны, чтобы оставаться в одиночестве… мы должны надолго связать себя обязательствами подчинить свою политику одной из супердержав».

На самом же деле в своем эссе «В защиту товарища Зиллиэкуса» Оруэлл писал следующее:

«Уже не достаточно дать обычный уклончивый ответ: „Я отказываюсь выбирать“. В конечном итоге выбор будет нам навязан. Мы уже не столь сильны, чтобы оставаться в одиночестве, и если у нас не получится воплотить в жизнь идею Восточноевропейского союза, мы должны будем надолго связать себя обязательствами подчинить свою политику одной из супердержав».

В том же самом году, но ранее, он писал:

«В конце концов народы Европы, возможно, вынуждены будут признать американское доминирование как способ избежать доминирования русского, но пока еще есть время, им следует понять, что существуют и другие возможности».

Итог подводится в еще одном эссе 1947 года:

«Поэтому единственной стоящей политической целью на данный момент мне представляется создание социалистических Соединенных Штатов Европы».

Любопытная современность этой мысли, вероятно, была бы или не была бы скорректирована временем или опытом — в конце концов, Оруэлл действительно вполне мог дожить до 1984 года, превратившись, возможно, в вечно всем недовольного старика. Как бы там ни было, именно эту мысль Подгорец пытался спрятать, неуклюже расставляя многоточия, количество которых приводит к откровенной фальсификации текста. И все это во имя защищавшихся Оруэллом ценностей.

То, что у Оруэлла было множество предубеждений, если не сказать, предрассудков консервативного плана, несомненная правда. Как я уже утверждал, он провел всю свою жизнь, стараясь переубедить самого себя. Иногда его воспитание или врожденный пессимизм брали верх над усилиями разума — подобное, кажется, происходило достаточно часто на фоне болезни или депрессии, — и он мог выдать несколько штампов о жадных дельцах-евреях или геях в литературной жизни. (Комментарий, вызвавший горячее одобрение Подгореца, был посвящен «так называемым художникам, которые тратили на содомию все, что получали за свое иждивенчество» — грубый выпад в сторону окружения его ближайшего друга Сирила Конноли. Чарльз Диккенс, человек гораздо более консервативный, чем могло показаться с первого взгляда, в знаменитом и слишком мягком эссе Оруэлла описывался следующим образом:

«Диккенс принадлежит к тем достойным писателям, которых стоит (и многие пытаются) прикарманить. Если вдуматься, даже его погребение в Вестминстерском аббатстве было своеобразной кражей.

Писавшему предисловие к собранию сочинений Диккенса Честертону казалось совершенно естественным приписать тому свое собственное, сугубо личное увлечение Средневековьем. Не так давно марксистский писатель Т. А. Джексон предпринял вдохновенную попытку обратить Диккенса в кровожадного революционера. Марксисты называют писателя „почти“ марксистом, католики — „почти“ католиком…»[41]

Однако в случае Оруэлла «похищение тела» является делом, требующим определенного мастерства, и в подобное предприятие не следует пускаться, возможно, ни одной из известных политических группировок. Меньше всего же подходят для него тори любой масти. Джордж Оруэлл был консервативен во многих вещах, но только не в политике.

IV. Оруэлл и Америка