Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

Не знаю. Возможно, это спорный тезис. Но и в своем «Архипелаге Гулаг», и в своем романе «В круге первом» А. Солженицын утверждает, доказывает, что созданная Сталиным советская система не была бы крепка и прочна, если бы он, Сталин, во-первых, не уничтожил бы ту часть крестьянства, и не только крепкого крестьянства, в которой он видел своего врага, «мелкую буржуазию», несущую в себе частнособственническую идеологию. И, во-вторых, если бы он не уничтожил остатки дореволюционной интеллигенции, несущей в своем сознании и достоинство собственной личности, и здравый смысл, позволяющий видеть и чувствовать советские абсурды, отличить истину от лжи. И, в-третьих. Чтобы выжить, советская система должна была выжечь из души русского человека и чувство стыда, и сострадание к ближнему, и способность отличить добро от зла, и, кстати, простые, складывавшиеся веками нормы нравственности. А иначе сын не смог бы доносить на отца, сосед на соседа и т. д. А. Солженицын уже в своей «Россия в обвале» прямо говорит, что большевики с самого начала, с одной стороны, взяли в русском характере все то, что могло работать на них, и прежде всего русскую покорность и долготерпение. «В советские годы, – пишет А. Солженицын, – пророчески сбылось пожелание К. Леонтьева, чтобы новая власть, появление которой он предвидел, „не… лишала (русский народ) тех внешних ограничений и уз, которые так долго утверждали и воспитывали в нем смирение и покорность… Он должен быть сызнова и мудро стеснен и в своей свободе“»[68].

Кстати, советская власть, как видно из ее идеологии и практики самосохранения, была не очень высокого мнения о народе, который она превратила в материал строительства своего здания, средство самосохранения и самозащиты. Кстати, русский народ до сих пор не может понять, что весь ХХ век он жил не для себя, не для своего счастья, а для сохранения любой ценой победы Ленина и Троцкого в октябре 1917 года.

И самой жестокой, пытается доказать А. Солженицын, была именно «истребительная крестьянская чума». И действительно, показывает А. Солженицын, что на самом деле большевики со своим проектом победили в стране, где подавляющая часть населения, и прежде всего крестьяне, была по исходному мировоззрению враждебна идее коллективного труда. «Мелкая буржуазия» – враг. А кто в России был не «мелкая буржуазия», спрашивает А. Солженицын. и отвечает: «По их (большевиков) замечательной четкой схеме кроме фабричных рабочих, да и то исключая квалифицированных… все остальные, весь собственно народ, и крестьяне, и служащие, и артисты, и летчики, и профессора, и студенты, и врачи – как раз и есть „мелкая буржуазия“[69]. И как в этой ситуации сохранить, построить то, что чуждо на самом деле подавляющей части населения? Выход был только один. Сделать то, что предлагал Л. Троцкий и что воплотил в жизнь Сталин. Очень буржуазного крестьянина переселить в Сибирь. Всех остальных запугать. „Тот, кто вырос на грабеже банков, – имея в виду Сталина, писал А. Солженицын, – не мог рассудитьо крестьянстве ни как брат, ни как хозяин. Он только свистнуть мог Соловьем-разбойником – и поволокли в тайгу и тундру миллионы трудяг, хлеборобов с мозолистыми руками, именно тех, кто власть советскую устанавливал, чтоб только получить землю, а получив – быстро укреплялся на ней…“[70] А то, что по дороге в Сибирь гибли дети, уже никого не волновало. „Погрузили, отправили – и сказке конец, и три звёздочки после эпизода. А грузили их: хорошо, если по тёплому времени в телеги, а то – на сани, в лютый мороз – и с грудными детьми, и с малыми, и с отроками. Через село Коченево (Новосибирской области) в феврале 1931-го, когда морозы перемежались буранами, – шли, и шли, и шли окруженные конвоем бесконечные эти обозы, из снежной степи появляясь и в снежную степь уходя. И в избы войти обогреться – дозволялось им только с разрешения конвоя, на короткие минуты, чтоб не держать обоза… Все тянулись они в нарымские болота – и в ненасытимых этих болотах остались все. Но еще раньше, в жестоком пути, околевали дети… Знали мужики, что’ их ждёт. И если счастье выпадало, что слали их эшелонами через обжитые места, то своих детей малых, но уже умеющих карабкаться, они на остановках спускали через окошечки: живите по людям! побирайтесь! – только б с нами не умирать“[71].