Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

И, наверное, есть очень много причин, из-за которых русская религиозность была во многом внешней, так легко испарилась во время революции. Об этом в русской общественной мысли, особенно до революции, было сказано очень много. Начнем с того, что писал по этому поводу, как принято сейчас говорить, «выдающийся отечественный мыслитель, один из основателей евразийства» Николай Трубецкой: «Все на самом деле просто, если изучать всерьез историю российского народа и российской государственности». Православная вера для русского человека и русской государственности, обращал внимание Николай Трубецкой, была не результатом погружения умом и душой в «религиозные догматы», а «цельной системой конкретной жизни, т. е. прежде всего бытом, образом жизни». И именно по этой причине, писал Николай Трубецкой, Россия так и не дала религиозных мыслителей. Фома Аквинский в русском православии не мог появиться. Только, как писал Николай Трубецкой, малоросс Сковорода является религиозным мыслителем в точном смысле этого слова. Вера у нас в России носила прежде всего обрядовый характер, кстати, как и у малороссов, о чем никогда не писал Николай Трубецкой. «Русская вера и русский быт, – писал Н. Трубецкой, – были неотделимы друг от друга. В быте и культуре не было ничего морально или религиозно безразличного… Вера входила в быт, быт в веру, оба сливались воедино в целостную систему „бытового исповедничества“. Органическую часть этого исповедничества составила и государственная идеология, которая, как все в русской жизни, была неотделима от религиозного мировоззрения»[134]. И причиной этого соединения религии с государственничеством как раз и был принцип Софии, принцип соединения религиозной власти с государственной властью. Вера в бога предполагала веру в непогрешимость царя как помазанника божьего. А потому как только в душе русского человека еще в начале ХХ века появилось отчуждение от царя, сразу же появилось отчуждение от церкви и от бога, появилось все то, что шокировало Антона Ивановича Деникина. Надо видеть правду: вера в бога, русская религиозность начала исчезать задолго до прихода к власти большевиков. И на это обращали внимание члены Религиозного философского общества. А потому, как только большевики сломали традиционный русский образ жизни, сломали условия для обрядовой религиозности, исчезла и русская вера в бога. И тут надо видеть, что все же в католицизме, при всех его недостатках, при всей этой позорной истории с индульгенцией философская суть религии была куда сильнее, чем в русском православии. И, наверное, именно по этой причине приход коммунистов во власть в Польше в конце 1940-х не только не ослабил роль и влияние Костела в жизни нации, а, напротив, резко ее усилил. В социалистической Польше воцерковленность была как средство противостояния коммунистической власти, и поэтому достигала в конце 1970-х – начале 1980-х до 80 %. В конце 1970-х в католической Польше было то, чего уже нет в освободившейся от коммунизма демократической стране. Вы бы видели взрыв радости, восторга, когда в Варшаву в июне 1989 года приехал кардинал Войтыла, ставший Папой Римским Иоанном Павлом II. Мне вообще кажется, что социализм в Восточной Европе умер именно в этот июньский день, когда Иоанн Павел II приехал к себе на родину в Польшу. Войтыла был до войны однокурсником на философском факультете Краковского университета моего шефа, близкого мне человека Яна Щипаньского. А у нас в России, в СССР, по мере строительства социализма воцерковленных становилось все меньше и меньше. И поэтому, несмотря на то что мы строим каждый год сотни новых храмов, воцерковленных людей в посткоммунистической России не больше 6–7 %.