Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

И здесь, на мой взгляд, возникает до сих пор мало исследованный вопрос: что в этой поразительной жестокости большевистской власти шло от ее идеологии, от марксистского мировоззрения, а что – от самой России, от особенностей ее духовной, политической культуры. Все верно. Из-за того, что русская власть по традиции ни во что не ставит жизнь своих подданных, означает ли это, что русские вообще по своей природе воспринимают убийство человека как рутину жизни? Если бы это было так, не было бы гуманизма, человеколюбия, русской литературы, русской религиозной философии начала ХХ века, не было бы ни Пушкина, ни Толстого, ни Достоевского. Но, с другой стороны, все же бесчеловечность большевизма родилась на русской почве. И, самое важное, бесчеловечность большевизма воплощалась в жизнь именно русскими людьми. Ведь вся проблема в том, что мучили, издевались над русскими людьми не иностранцы, не завоеватели, а такие же русские люди. И А. Солженицын говорит, что жестокость НКВД не уступала жестокости гестаповцев по отношению к русским людям. Наш дорогой «красный патриот» Захар Прилепин прикидывается «дуриком», когда говорит, что страхи, нагнетаемые гестаповцами на свои жертвы, были несопоставимы по своей жестокости со страхами, которые породил сталинский терроризм.

Понятно, что когда насилие, как при Ленине и Сталине, становится сердцевиной государственной идеологии, оценивается как благо, основа общественной жизни, то палачество становится средством самоутверждения, достижения карьерных высот. Михаил Матвеев, убивавший в Сандармохе 250 человек в день, и, согласно рапорту от 10 ноября 1937 года, сумевший расстрелять 1111 человек, был одним из чемпионов сталинского палачества и прожил свою длинную, благополучную жизнь в СССР, окруженный почетом, награжденный орденами и воинскими званиями.

И все же невозможно связать целиком все это советское палачество, убийство миллионов людей только с природой, особенностью большевизма. Да, как писал тот же Георгий Федотов, начатое революцией 1917 года «разложение русской христианской души», было завершено уже в годы гражданской войны 1918–1920 годов. И в результате, как писал Георгий Федотов, ему, большевизму, «удалось воспитать поколение, для которого уже нет ценности человеческой жизни – ни своей, ни чужой. Убить человека все равно, что раздавить клопа»[125]. И Владимир Короленко тоже связывает озверение русского человека с появлением в результате революции особого «ленинского народа». «Во время борьбы, – писал он, – ленинский народ производил отвратительные мрачные жестокости. Арестованных после сдачи оружия юнкеров вели в крепость, но по дороге останавливали, ставили у стен и расстреливали, и кидали в воду». «Большевистская агитация, – пишет здесь же, в своем „Дневнике 1918–1920 годов“ Владимир Короленко, – разрушает все прежние, веками выработанные и выношенные мировоззрения, стушевывает границы и рубежи нравственных понятий, уничтожает чувства и ценности и священности человеческой личности, жизни, труда»[126]. Но ведь все эти факты говорят о том, что и до революции не было никакой глубинной религиозности русского крестьянства. Напротив, как пишет тот же Максим Горький, во время революции со стороны русского народа наблюдались случаи «грубого кощунственного отношения к храму… Несравненно значительны такие факты: разрушение (советской властью – А. Ц.) глубоко чтимых народом монастырей – древней Киево-Печерской лавры и сыгравшей огромную роль Троице-Сергиевой лавры – не вызвало в крестьянстве ни протестов, ни волнений». Антон Иванович Деникин в своих «Очерках великой смуты» рассказывает, как на следующий день после отречения царя солдаты превратили походную часовню в отхожее место. И здесь возникает главный вопрос, от которого уходят все критики большевизма и которые видят прежде всего в нем, большевизме, причину умерщвления в душе русского человека ценности жизни, русское отношение к убийству другого человека как к чему-то обыденному, как убийству клопа. Ведь на самом деле эта русская революция ставит перед нами страшный вопрос: что это была за религиозность, что это было за христианство, если большевикам удалось так легко, всего лишь за несколько лет его разрушить? Почему так легко испарилась в душе русского, якобы православного человека, якобы христианина заповедь Христа «не убий». Ведь на самом деле абсолютно не оправдалось все то, что говорил о религиозности русского человека Федор Достоевский. И об этом сказал «общественный деятель», герой статьи С. Н. Булгакова «На пиру богов» в сборнике «Из глубины». Он, «общественный деятель», обращается здесь же к «славянофилу-писателю» с вопросом: «Решитесь ли вы сейчас, после всего пережитого за революцию, повторить и клятвенно подтвердить хотя бы такие слова Достоевского: „Пусть в нашем народе зверство и грех, но в своем целом он никогда не принимает, не примет и не захочет принять своего греха за правду“, ибо „идеал народа – Христос“?»[127]