Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

И на мой взгляд, как раз все самое глубокое и важное было сказано о России и русских именно в перечисленных мною выше произведениях. Но нельзя не видеть (и это можно доказать на многочисленных примерах), что так и не произошло погружение нынешних так называемых постсоветских западников, постсоветских либералов в эти глубины русской общественной мысли. Советская образованщина до сих пор довлеет над интеллектуалами, сформировавшимися еще в советское время. В 1990-е интеллектуалы, называющие себя «демократами» или «либералами», говорили о том, что «демократической России нечего взять из русского прошлого». В 1990-е так и не произошло, за редким исключением, соединение освободившейся от пут государственной идеологии общественной науки с тем, что Николай Бердяев называл «вершинами русской культуры начала ХХ века». В этом смысле наиболее показателен изданный институтом Кеннона уже в 2008 году на русском языке, под редакцией Э. А. Паина и О. А. Волкогоновой сборник статей «Российская модернизация: размышления о самобытности», посвященный анализу природы так называемой «русской самобытности». Ни в одной из многих статей, посвященных анализу причин, сдерживающих модернизацию России, нет упоминания о трудах русских мыслителей, специально посвященных этой проблеме. При характеристике русскости и ее специфики авторы этого сборника ссылаются на работы Хантингтона, Хабермаса, Валлерстайна, но нет ни слова, ни одного упоминания о русской классике, специальной посвященной этой проблеме. Для авторов этого сборника нет наследства русской общественной мысли. Скажу сразу. Этот пример показывает, что национальный нигилизм, который критиковали авторы «Вех» и который всегда был характерен для русских «левых», революционеров, жив по сей день. Когда-то, в 1990 году, в своем интервью журналу «Огонек» я назвал тогдашних либералов «необольшевиками» и, как видно, я оказался прав.

И еще один пример из либеральной публицистики уже посткрымской России. Член экспертной группы «Европейский диалог» Евгений Гонтмахер опубликовал 25.09.2017 в «МК» статью «Как расшифровать „культурный код“ россиян». Нет оснований говорить сегодня о каком-либо русском культурном коде, настаивает автор этой статьи, ибо после советского «плавильного котла», смешения наций вы уже не найдете ни одного «настоящего русского», ни одного «настоящего татарина». Но ведь одновременно этот же автор в других статьях говорит о традициях русского всевластия, приведшего к самодержавию нынешнего президента. Неужели автор этой статьи не знает или не хочет знать, что о специфике русского культурного кода именно в годы революции, после революции было написано много блестящих работ, которые актуальны по сей день. Разве можно судить о русском культурном коде, не зная наследства Николая Трубецкого, наследства Ивана Ильина, тем более что никто, никогда в дореволюционной России не связывал природу русскости, русский культурный код с кровью, с этносом. Для русской общественной мысли само сочетание слов «настоящий русский» в том смысле, что настоящий русский по крови, – это полный абсурд. Русскость всегда до революции, в том числе и в упомянутых мной сборниках «Вехи» и «Из глубины», связывалась, во-первых, с особенностью расселения и организацией жизни славян, пришедших на Север нынешней России, во-вторых, с особенностью аскетического болгарского православия, позаимствованного славянами Киевской Руси из Византии, с особенностями русской так называемой «обрядной религиозности»; в-третьих, с тем, что тот же Николай Трубецкой называл «наследством Чингисхана», т. е. с особенностью политической культуры восточного всевластия, более точно – татарского всевластия; в-четвертых, специфика русскости обычно связывалась с наследством русского крепостного права, по сути, многовекового крепостного рабства; и, в-пятых, с наследством петровских реформ, приведших к полному разрыву между нацией русских дворян, говоривших на французском языке, и нацией неграмотных крепостных крестьян. Не зная этого, вообще невозможно говорить о нынешней России, о русском культурном коде и т. д.

Нельзя понять, что произошло с Россией в 1917 году, на что обращал внимание Николай Бердяев, если мы не примем во внимание этот исходный раскол русской нации. «Россия, – писал Николай Бердяев, – была необъятным и темным мужицким царством с очень слабо развитыми классами, с очень тонким культурным слоем, с царем, сдерживавшим это царство и не допускавшим растерзание народом этого культурного кода». И здесь же главное об особенностях России: «Русский народный слой, в сущности, никогда не мог не только социально, но и религиозно принять русский культурный слой и русское барство»[205]. И потому, писал уже по этому поводу в сборнике «Из глубины» А. С. Аскольдов, революция 1917 года, «совершившаяся по принципу классовой вражды, будила лишь одни инстинкты ненависти, захвата и мести. В ней восстал во весь рост не просто зверь, а именно злой зверь, живший в народной душе»[206].