Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

Тогда Александр Солженицын с пафосом писал о «пророческой глубине „Вех“», о том, что «и за 60 лет не померкли ее свидетельства: „Вехи“ сегодня кажутся нам как бы присланными из будущего, и только то радует, что через 60 лет, кажется, утолщается слой, способный эту книгу поддержать»[208]. Правда, чего не учитывал или не знал Александр Солженицын, состоит в том, что уже тогда, наряду с теми, кто, как я, открыл в «Вехах» еще в середине 1960-х для себя на всю жизнь сердцевину русскости и истину человечности, были и те, у кого «Вехи» не только вызывали поддержку, но, напротив, инстинктивный протест. И это связано с тем, что интеллектуальная оппозиция советской власти всегда (насколько я помню, еще с середины 1960-х) состояла преимущественно из убежденных атеистов. «Вехи» им были враждебны, ибо их авторы, к примеру, Петр Струве, критиковали русскую интеллигенцию прежде всего за «религиозный нигилизм». Уже в середине 1960-х на самом деле наметился идейный раскол между интеллигенцией, находящейся душой в оппозиции к советскому строю, для кого старая Россия была потерянным раем, и той интеллигенцией, для которой, как для Булата Окуджавы, «не было жаль старой России». На самом деле даже в середине 1960-х не было как массовое явление той интеллигенции, которая могла бы быть мостом между дореволюционным либеральным консерватизмом и новой демократической Россией, о которой мечтали многие. Даже в Институте философии Академии наук СССР, собравшем в себе выдающихся представителей интеллектуальной оппозиции, уж очень тонок был слой желающих поддержать идеи «Вех». Следов «Вех» я, студент-«веховец», не находил даже у звезд Института философии. Следов «Вех» не было даже у Олега Дробницкого, который еще в 1960-е попытался освободить «совесть» от марксизма, не говоря уже о таких до конца жизни убежденных марксистах, как Эвальд Ильенков, Вадим Межуев. На мой взгляд, наиболее ярким проявлением разрыва между дореволюционной философией и философией 1960-х в СССР как раз и было творчество Александра Зиновьева. По понятным соображениям воцерковленных интеллектуалов, кому были бы близки по духу «Вехи», в Институте философии практически не было.

Отсюда и особенность нынешнего постсоветского либерализма, о котором я говорил. Он не имеет ничего общего не только с либеральным консерватизмом авторов «Вех», но и с дореволюционным русским либерализмом, с идеологией кадетов, Павла Милюкова. Кстати, нетрудно доказать, но эта тема особого исследования, нынешние «красные» славянофилы не имеют ничего общего ни с ранним славянофильством, ни с поздним славянофильством.

И даже трудно сказать, кто больше игнорирует духовное наследство дореволюционной России: или наши нынешние западники, или наши нынешние патриоты-славянофилы.

Но очередной парадокс состоит в том, что на самом деле «Вехи» и особенно сборник «Из глубины» куда более актуальны, чем в середине 1970-х, когда Александр Солженицын создавал сборник «Из-под глыб». Все особенности русского национального сознания, которые породили идеологию посткоммунистической и особенно посткрымской России, были выявлены и описаны в уже названных сборниках. Главная «истина» русской истории ХХ века состоит в том, что все, абсолютно все особенности русской национальной психологии, все слабости русской души, которые довольно цинично эксплуатировали большевики во имя своих «идеалов», спустя 100 лет после Октября сохранились. И тому есть простое объяснение: все то, что с точки зрения авторов сборников «Вехи» и «Из глубины» должно было уйти из русской души вместе с уходом советской системы, большевистская власть, напротив, сознательно консервировала, закрепляла. Советская централизованная экономика, где все шло сверху, где человек был лишь винтиком государственной машины, активизировала традиционный русский патернализм, который переносил всю ответственность русского человека за свою жизнь и свое благосостояние на государство. Отсюда и сохраняющаяся до сих пор поразительно слабая гражданская активность постсоветского человека. В начале 1990-х детскую доверчивость русского человека, о которой говорил Лев Троцкий, так же как большевики, беспощадно эксплуатировали демократы из команды Ельцина, убеждающие советского человека, что только «радикальные реформы» принесут ему достаток и благосостояние.