Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

Правда, в оценке уже самих российских либералов между мной и Виктором Ерофеевым различий нет. Традиционное российское самодержавие, самодержавие Путина нам вернули политики, называющие себя «либералами». Согласен с Виктором Ерофеевым, и тому подтверждением наши 90-е: «До выборов народ рассматривается демократами как оккупированный властью и нуждающийся в освобождении. После выборов (когда власть побеждает) – как быдло». Но в оценке сути и перспектив нынешнего польского национал-популизма или сверхконсерватизма мы с Виктором Ерофеевым расходимся. Расходимся, ибо по-разному трактуем суть европейскости. Я исхожу из того, что на самом деле в основе европейского либерализма и гуманизма лежит христианство, а Виктор Ерофеев, напротив, считает, что воцерковленность многих поляков стала препятствием на пути окончательного возвращения бывшей ПНР в Европу. Здесь мы расходимся, ибо как мне стало понятно только сейчас, мы с Виктором Ерофеевым, с которым я общаюсь, правда, нечасто, уже ровно 30 лет, несем в своем сознании все-таки различные идеологемы, различные системы ценностей. Я исповедую традиционный русский либеральный консерватизм, просвещенный патриотизм основателей русской религиозной философии начала ХХ века. Виктор Ерофеев, как видно из текста упомянутой мной его рецензии, все-таки представляет постсоветский левый либерализм. И поэтому не случайно мы в своей жизни, в 70-е, погружались в совершенно различные Польши. Я был приглашен на работу в Польскую академию наук близким другом Папы Римского Иоанна Павла II профессором Яном Щипаньским. И, соответственно, в Институте философии и социологии, где я работал, я общался с близкими ему по мировоззрению учеными, к примеру, с ветераном Армии Крайовой профессором Тадеушем Плужанским, руководителем Клуба католической интеллигенции философом Анджеем Веловейским и другими. Все эти люди были близки мне тем, что несли в своей душе то, что редко бывает в России, а именно сочетание «вольнощи и вортощи», сочетание ценностей свободы с уважением к национальным ценностям: к ценности государства, национальной религии, национальной традиции. Всем этим людям на самом деле были близки в своей польскости и другие мои коллеги и друзья, члены ПОРП Артур Боднар и Збигнев Суфьин. Все они видели свою задачу, смысл жизни в том, чтобы уберечь Польшу от подлинной коммунизации, чтобы она не стала похожей на СССР, сохранить все то, на чем держится традиционная польскость, и прежде всего традиционное польское свободомыслие. Я лично привлек внимание всех этих поляков тем, что обладал способностью, используя марксистский язык, обнажать изначальную утопичность марксистского учения о коммунизме. Среди всех названных мной ученых не было ни одного убежденного марксиста. Да, такая мудрость: сохранять и ждать, когда появится возможность сбросить с их любимой Польши навязанный ей Сталиным коммунистический сюртук. Кстати, мировоззрение Анджея Вайды, глубинная мысль его фильмов 1970-х родственна мировоззрению окружавших меня польских интеллектуалов. Все названные мной коллеги-ученые понимали, что чудо освобождения Польши от навязанной ей советской системы произойдет только тогда, когда произойдут перемены в самом СССР, понимали, что свобода к ним придет только с Востока. И, на самом деле, они оказались правы: Польша вернулась назад в Европу только благодаря перестройке Горбачева. Не было бы перестройки Горбачева, Адам Михник так бы и остался революционером-подпольщиком и никогда бы не стал организатором «круглого стола», приведшего уже в июне 1989 года к освобождению страны от коммунизма.