Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

И тут, на мой взгляд, у каждого думающего поляка должно было возникнуть много вопросов. Почему обреченное на поражение восстание 1 августа 1944 года, не принесшее победы, должно стать сердцевиной легитимности власти, а не «круглый стол» весны 1989 года, возродивший многопартийную систему, что привело уже в июне к утрате власти ПОРП, к смерти советской системы Польши. Тем более, как теперь стало известно, инициатива «Круглого стола» весны 1989 года принадлежит примасу Польши того времени, кардиналу Глемпу. Разве героизм Валенсы, Гвязды, всех организаторов забастовки рабочих на судоверфи имени Ленина в Гданьске в августе 1980 года меньше сделал для «подлинной независимости Польши», о которой говорил в упомянутой речи президент Дуда, чем восстание 1 августа 1944 года? Ведь не случайно немцы на очередную годовщину падения Берлинской стены пригласили Валенсу как самого почетного гостя. И тут, на мой взгляд, очень много общего между нынешней, крымнашевской Россией и Польшей Ярослава Качиньского. У нынешней, даже молодой России, которая пользуется вширь и вглубь свободой, дарованной перестройкой, нет уважения к Горбачеву, к идеологам, героям перестройки. Последние почти все умерли, и о них никто не вспоминает. Я уже не говор об отношении к перестройке старшего и среднего поколения нынешних россиян. Недавно мой сосед на Кипре, российский бизнесмен сказал мне, что лучше быть фашистом, чем, как я, быть членом команды Горбачева. Но поражает, что и для современных поляков Лех Валенса, с именем которого связано начало освобождения Восточной Европы от «железного занавеса», связано то, что президент Дуда называет «подлинной независимостью Польши», не более чем агент безпеки, польского КГБ. Недавно я от участника войны на Донбассе, добровольца из Курска слышал, что «Горбачев был агент ЦРУ» и что он «предал СССР за американские доллары». И он сказал мне, что все его боевые товарищи думают о перестройке точно так, как он.

Но Россия есть Россия. Агрессивное отношение к политическим противникам характерно для нас, тем более, когда страна, как сейчас, превратилась в осажденную крепость. Но, честно говоря, трудно объяснить, откуда у поляков подобное несправедливое, нечестное отношение к людям, которые, рискуя многим, принесли на блюдечке им их нынешнюю свободу. Когда я работал в Польше при так называемой власти коммунистов, в конце 1970-х – начале 1980-х, мне казалось, что интеллектуализм, уважение к правде вообще характерны для поляков. Но теперь, как я убедился, и у них, о чем пишет в своей рецензии Виктор Ерофеев, много агрессивности, подозрительности.

И что меня особенно поразило, что навязчивая сакрализация на всех каналах телевидения обреченного подвига восставших 1 августа 1944 года происходит путем нарочитого забвения вопроса о человеческой цене этого примера уникального мужества польской нации. Что-то родное, русское – «за ценой не постоим!» Сакрализация победы 9 мая у нас происходит за счет умолчания громадной человеческой цены этой победы, умолчания обо всех просчетах и ошибках Сталина, которые привели к трагедии 1941–1942 годов. А у поляков, что я наблюдал своими глазами, сакрализация подвига 1 августа 1944 года происходит путем забвения правды об изначальном драматизме Варшавского восстания. Мне казалось, что польское «вольнощи и вортощи», свобода и ценности, предполагает уважение к человеческой жизни, тем более что в католицизме жизнь человеческая больше стоит, чем в православии, тем более – в русском православии. Но оказалось, как я уже сказал, что героизация подвига участников Варшавского восстания происходит путем откровенного игнорирования его изначального драматизма, драматизма восстания, изначально обреченного на поражение. Да, у нас в России сакрализация победы 9 мая сняла вопрос о человеческой цене победы, сняла вопрос о безумных часто ничем не оправданных потерях советской армии во время войны СС фашистской Германией. Но у нас хотя бы была победа, историческое оправдание этим потерям. Но ведь Варшавское восстание привело к гибели молодой Варшавы. В ходе восстания, по оценкам польских историков, погибло от 15 до 18 тысяч бойцов Армии Крайовой, 25 тысяч были ранены, в плен попало 17 тысяч. Жертвы мирного населения составляют от 120 до 165 тысяч человек. Еще более 350 тысяч были отправлены в концлагеря.