Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

В то утро, когда мне открылась правда просьбы Лизы пустить ее в квартиру, я проснулся от сознания своей неспособности где-то пристроить ее, больную, на месяц, до тех пор, когда я в начале августа снова вернусь на Кипр. Взять ее в Москву я не мог, ибо ее, больную, просто не впустили бы в Россию. Но я почему-то верил до последнего момента, что она обязательно выздоровеет, и на то у меня были основания, по крайней мере, еще вчера вечером, вопреки приговору врачей, она ходила за мной по комнате, немного поела сваренной мною курицы, выгибала свою спину, чтобы я ее погладил, выясняла отношения со своими братьями, которых я, конечно, тоже пустил в гостиную. И самое главное, в ее глазах появился какой-то блеск, что-то жизненное! Она толкалась, как раньше, со своими братьями у моих ног, когда я открывал холодильник, даже попросила у меня кусочек сыра, которым я перебивал себе аппетит, работая над очередной статьей о причинах «левизны» позднего Бердяева. Поэтому, как я уже сказал, проснувшись утром, я отрабатывал мысленно очередные варианты ухода за больной Лизой на месяц. Но когда я, поднявшись с постели, вошел в гостиную, я увидел, что Лиза точно решила освободить меня от всех хлопот, связанных с устройством ее жизни без меня. Она лежала на том же месте, где я ее видел вечером, перед сном, откинув назад голову, закрыв глаза, вытянув лапы вперед и почему-то пропустив свою заднюю лапу поперек своего тела. И только слабое движение живота от ее дыхания дало мне понять, что она еще жива, что она все-таки дождалась того момента, когда я приду и навсегда попрощаюсь с ней. Через несколько минут Лиза уже не дышала.

Никогда так зримо, до боли зримо я не наблюдал границу между жизнью и смертью. Даже с откинутой назад головой, но дышащая Лиза была для меня чем-то одушевленным, чем-то близким. А тут прошло всего лишь несколько минут – и перед тобой мертвое, бездыханное тело. И никто уже никогда не вернет в нее дыхание жизни. Самонадеянный человек действительно в состоянии уничтожить все живое. Но, как показывает опыт, несмотря на все претензии материалистов, человек никогда не сможет оживить мертвую природу. Смерть абсолютна. Брат Лизы, красавец Барин, который еще накануне вечером пытался заигрывать с ней и лежал, как в детстве, рядом, в эту секунду, когда она умерла, даже не посмотрел в ее сторону. Я накрыл Лизу чистой наволочкой, и она пролежала на этом месте до темноты, но никто из ее братьев, которых я пустил в квартиру, так и не подошел к ней. Даже наблюдая с близкого расстояния смерть всего лишь бездомной кошки, не человека, приходишь к страшному выводу: еще вчера на тебя смотрели ее большие зеленые глаза, глаза старухи, и в них ярко светился какой-то мир кошачьей души, а теперь ничего, кроме освободившегося от судорог смерти тела.

Когда вечером я начал подготавливать тело Лизы к погребению, заворачивая ее в наволочку, под которой она пролежала целый день, произошло то, чего я совсем не хотел. Ее маленькая, высохшая от болезни голова проскочила в проем наволочки, ее неподвижные глаза в упор посмотрели на меня. И в это мгновение, которое я позволил себе смотреть в ее мертвые глаза, я обнаружил для себя, что в них не было ничего того, чего я так боялся: ни страха смерти, которым они светились, когда у нее в ветлечебнице брали кровь для анализа, ни упрека мне, что я так и не спас ее от смерти. Напротив, ее глаза светились тем, чем она жила в последний день своей жизни, светились радостью от того, что она наконец приобрела свой дом и своего заботливого хозяина, что у нее есть свое место на диване и что никто никогда уже не будет выгонять ее на улицу, в тот ненавистный мир, в котором она родилась. И только тогда, когда я увидел глаза уже мертвой Лизы, я понял, зачем она пришла ко мне перед смертью и чего, на самом деле, она ждала от меня. Она просто хотела на несколько дней получить условия для нормальной кошачьей жизни. И что удивительно. После того, как я случайно посмотрел в спокойные глаза умершей Лизы, я сам успокоился и со спокойной душой опустил ее в подготовленное мною днем ее последнее пристанище на земле. И это поразительно! Когда она всего две недели назад приползла больная к двери моей квартиры, моля о помощи, она все же была знакомой, но чужой для меня кошкой, чужим существом. Но после моих безуспешных попыток спасти ей жизнь, после соединения в течение нескольких дней наших глаз, смотрящих друг на друга, она стала для меня совсем родной. И, наверное, уже до конца моей собственной жизни ее зеленые глаза, смотрящие на меня с любовью и благодарностью, будут стоять передо мной. Как выяснилось, Лиза перед смертью попыталась на пределе своих сил и пожить нормальной кошачьей жизнью, и вселить в меня какую-то радость.