Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

И самое поразительное, что сцена свидания одинокого молодого мужчины с бездомной кошкой на берегу Босфора была напоминанием мне о моих собственных, будущих переживаниях от конфликта любви к вошедшей в твою душу кошки с железной логикой жизни, которая не позволяет нам быть вместе. И я теперь, приезжая несколько раз в год на Кипр продлевать себе жизнь, каждый вечер, буквально каждый вечер сижу со своей любимицей Чернушкой на берегу Средиземного мора, предварительно накормив ее до отвала тем, чем обычно кошек не кормят. Я сижу, правда, не на скамейке, а на выступе фундамента недостроенного ресторана, а она – рядом со мной на камне. И у нее, с тех пор как она поняла, что я никогда не стану для нее настоящим хозяином, грустный и даже какой-то отчужденный от меня взгляд. Она сидит со мной рядом и все время прячет от меня свои глаза. В первое время, когда я откликнулся на ее зов и начал приходить к ней два раза в день в гости, когда она еще была котенком, она высматривала мое приближение с крыши террасы иранцев-иммигрантов, которые ее приютили, спрыгивала вниз, бежала мне навстречу, предвкушая сладость моих подарков. Потом, в знак благодарности, как все кошки, ложилась на спину, несколько раз перевернувшись подбегала ко мне, я ее гладил, делал ей массаж, который я каждый день дома, в Москве, делаю Мусе и ее внучке Магде, а дальше начиналось самое трудное: я начинал уходить, Чернушка следовала за мной, надеясь, что я возьму ее на руки и унесу с собой из ее, как ей казалось, временного приюта. Я ускорял шаг, мы доходили до границы ее кошачьей территории, где она выросла, и она удивленная и грустная останавливалась и провожала меня своими зелеными глазами. Но теперь, спустя три года, у нас все по-другому. Она, конечно, тоже меня ждет и рада, когда, после двухмесячного перерыва, я, выполняя моцион хождения по кругу нашего поселка, начинаю подходить близко к террасе квартиры иранцев, которая, к счастью для меня и для нее, все еще является для нее надежным приютом. Но сейчас Чернушка уже никогда не бежит мне навстречу, не высматривает мое приближение с крыши террасы, а лежит где-то рядом с пешеходной аллеей и встанет и пойдет мне навстречу, только если я ее позову. И то, делает это медленно, как будто делает мне одолжение. Чернушка, осознав, что мы никогда не будем вместе, что я никогда не возьму ее отсюда, выстраивает со мной отношения с чувством собственного достоинства. И она стыдится того, что она бездомная кошка. В прошлом году, в начале зимы я утром ее долго искал. На террасе ее не было, ибо шел дождь. Наконец я нашел ее с противоположной стороны дома, лежащую под балконом на обрывке какой-то разодранной куртки. Я подошел близко, позвал ее. Что поразительно, она даже не посмотрела в мою сторону и не подошла ко мне. Она отказалась от завтрака, который я ей принес. Вот вам доказательство того, что чувство стыда от своей неустроенной жизни бывает даже у кошек. А сейчас, как обычно, съев приготовленный мной ужин, она отпрыгивает в сторону и ждет, выясняет для себя, действительно ли я намерен уделить ей больше внимания. И только почувствовав, что я никуда не спешу и готов уделить ей больше времени, она прыгает на перила террасы, рядом с которой мы последнее время встречаемся, и подставляет мне спину для массажа и крайне редко мурлычет. Потом мы садимся оба на край фундамента недостроенного ресторана и долго сидим друг с другом рядом. И когда я, рано или поздно, всегда с грустью в душе, ухожу к себе спать, она не шелохнется и еще долго сидит одна на месте нашего свидания.