Хотя по-настоящему бездомные кошки, которые не имеют приюта у профессора-иранца, как Чернушка, с радостью соглашаются на кошачье счастье хотя бы на две-три недели. Сестра и брат бедной Лизы, которые жили у меня в квартире с ней, когда Лиза умирала, жесткая и умная Катя и ее добродушный, обидчивый брат Барин, ждут не дождутся, когда я приеду в очередной раз и пущу их лежать на их любимом диване. И формально, по фактам, по времени пребывания со мной вместе, Катя стала мне ближе, чем Чернушка из приюта. Я даже испытываю чувство вины перед ней, перед этой маленькой серой кошкой с умными, пронизывающими глазами, которая смотрит на вас свысока: из-за меня она чуть не лишилась жизни. Моя соседка снизу Лена, после моего отъезда в Москву осенью прошлого года настелила на крышу своей веранды колючую проволоку, чтобы преградить кошкам дорогу наверх, на мой и противоположный балкон Хьюго и Елены Эриксон. Муж – норвежец, жена – русская. У моих соседей по лестничной площадке такая же болезнь, как у меня. Когда они приезжают на Кипр, они кормят с утра до вечера бездомных кошек. Но кошки, которые выросли на наших балконах (они живут там, когда нас нет), по привычке прыгали с лестничной площадки на Ленину крышу с железной проволокой и конечно рвали себе сухожилия на ногах. И когда я вернулся на Кипр уже в конце ноября, обрадовавшаяся моему приезду Катя еле доползла до моей двери, она была уже совсем плохая. Ветеринар, к которому мы, как всегда, с норвежкой Евой приехали, зафиксировал не только разрыв мышцы на правой задней лапе, но и заражение крови. Но уколы, которые ей у меня в квартире делала Ева, и антибиотики спасли ей жизнь. И потому, несмотря на свой жесткий характер (Катю боятся не только кошки, но и коты), она делает все возможное и невозможное, чтобы выразить мне свою кошачью благодарность. Ходит со мной на берег моря даже в сорокаградусную жару и сидит в кустах по два часа, пока я плаваю и пока, возвращаясь с пляжа, ее не позову. И счастливая, по дороге охотясь за ящерицами, бежит за мной и с нетерпением ждет, когда я открою дверь в квартиру. Но все равно я расстаюсь с Катей не с такой грустью, как каждый раз расстаюсь с Чернушкой из приюта. Хотя трудно объяснить, почему одна кошка, та же Чернушка, запала тебе в душу, и если бы условия позволяли, я бы забрал ее в Москву и жил бы с ней постоянно, а другая кошка, как, к примеру, Катя, все же для меня только существо, которому я хочу помочь. И это уже загадка природы: почему одно существо – не важно, человек или животное, – является родным, близким для вашей души, а другое, если оно даже рядом с вами, не становится родным. Хотя, наверное, в выборе животным будущего хозяина никакой мистики нет. Они просто обладают особой чувствительностью к строению наших душ и безошибочно определяют тех, кто может им помочь. Рядом с миром, который мы, люди, видим и чувствуем, находится второй мир, в котором сокрыта тайна нашей жизни и в который мы прорываемся сознанием крайне редко, обычно в трагические минуты своей жизни. И мне думается, что кошкам дано видеть нас в наших обоих измерениях жизни, а потому они знают о нас больше, чем мы знаем о себе сами.
Мои близкие говорят, что, на их взгляд, в моих заботах о кошках и дома, в Москве, и на Кипре есть что-то ненормальное. Я на их замечания не реагирую. Не надо бояться себя, если вы почувствовали в своей душе потребность иметь рядом с собой животное, если к вам пришла, как ко мне в Москве, Муся вместе со своими котятами, а на Кипре – подарила мне свою любовь и привязанность Чернушка. Мир держится, продолжает существовать только из-за того, что кому-то все-таки удается осчастливить находящееся с ним рядом живое существо. Нет смысла в человеческой жизни, если она от начала до конца наполнена страданиями и унижениями. И поэтому моя душа постоянно восстает против русских властей, которые во имя надуманных идеалов, а чаще всего – во имя болезненного самолюбия наших властителей взращивают семена нищеты, ввергая жизнь миллионов наших соотечественников в испытание скудостью, экономией на всем, и даже на собственном здоровье.