В словах «без особого смысла» выражена как раз вся философия национал-коммунизма З. Прилепина. Согласно идеологии нынешнего национал-коммунизма, в отличие от Гитлера Сталин убивал «со смыслом», во имя великой идеи. Но тут я не могу не сказать, что З. Прилепин откровенно врет, когда говорит, что безумная машина сталинского террора была не так страшна, как безумная машина гитлеровского Холокоста. Захар Прилепин забыл, что только голодомор 1932–1933 годов унес 6 млн жизней. Он забыл, что миллионы детей, умиравших от голода, так же мучились, как мучились дети евреев, погибавшие в газовых камерах. И, конечно, Захар Прилепин, который вместе со своими бойцами убивал несметное количество украинцев, чтобы оправдать весь ужас этой бойни, утверждает, что избежать этого было невозможно, что война между прорусским Донбассом и антирусской Западной Украиной была порождена якобы непримиримой враждой между этими двумя частями Украины. Но Захар Прилепин почему-то забыл, что на самом деле русскоговорящие украинцы Донбасса, составляющие около 70 % его населения, не всегда были прорусскими. Эти люди в 1991 году были активными сторонниками создания нэзалэжной Украины. Более 80 % из них на референдуме 1 декабря 1991 года проголосовали за выход Украины из состава СССР, за отделение Украины от того, что теперь принято называть «русским миром». Захар Прилепин делает вид что не знает, что на самом деле жажда Донбасса оказаться в России появилась только после «нулевых», после того как в России заработная плата и пенсии выросли почти в три раза. Кстати, честно говоря, и у крымчан жажда вернуться в Россию появилась после тучных «нулевых». На референдуме 1 декабря 1991 года 53 % жителей Севастополя проголосовали за нэзалежную Украину. Практичные жители Донбасса никогда не послушались бы бородаев и гиркиных, не стали бы захватывать правительственные здания, если бы к этому моменту Крым уже не был присоединен к России, если бы у них не появилась вера в то, что их не обманут, а приведут в богатую, обильную Россию точно так, как привели крымчан. Вот что на самом деле стояло за страстью жителей Донбасса, повторяю, в основном украинцев, присоединиться к России. И правда состоит в том, что трагедия Иловайска и Дебальцево была порождена поражением проекта, предполагающего создание Новороссии, отделившейся от Украины. Все дело в том, что идеологи «русской весны» 2014 года жили советскими мифами. Не было никогда укорененного в жизни, прочного русского мира. Русский мир был прочен только тогда, когда его окружал «железный занавес». Не украинцы, не жители Донбасса, а русские люди, проголосовав за Ельцина, за суверенитет РСФСР, отказались от русского мира. Русский мир в 1980-е разрушили низкие цены на нефть. Скачок цен на нефть в «нулевые» возродил у многих веру в русский мир. И неизвестно, как сложится судьба этого русского мира, если, не дай бог, Россия станет непривлекательной не только для наших бывших «братьев», но и самих русских.
Но я сейчас не об этом, не о том, кто и в какой мере несет ответственность за разрушение Донбасса, за гибель в общей сложности около 20 тысяч людей. История все расставит на свои места. Интервью Захара Прилепина привлекло мое внимание по другим причинам: оно обнаружило изначальную ущербность нынешнего «крымнашевского» патриотизма. Этот патриотизм является откровенным вызовом русской духовности, ценностям русской культуры. Он топчет христианскую идею ценности личности и человеческой жизни. Он откровенно глумится над правдой, боится ее. Дело дошло до того, что правда о преступлениях советской эпохи приравнивается к государственной измене. И встает страшный вопрос: почему этот патриотизм без любви к России, без чувства сострадания к жертвам сталинского террора, без сознания ценности человеческой жизни, патриотизм без сердца, ума и совести, в основе которого лежит ложь, стал массовым явлением? Может ли быть у нас в России какой-то другой, более человечный патриотизм, тот патриотизм, о котором мечтали и Петр Струве, и Николай Бердяев, и Сергей Булгаков? И я вообще не знаю, что страшнее для России: или ненависть к патриотизму, все эти разговоры 1990-х о том, что патриотом является тот, «кому некого и нечего любить», или нынешний «красный» патриотизм, в основе которого лежит наслаждение «оргиями смерти».
Может ли смерть стать национальной идеей?