Или же опять-таки возможно, что сингулярность сделает такие категории, как Восток и Запад, которым уже десять тысяч лет, не имеющими никакого значения. Вместо того чтобы трансформировать географию, сингулярность может вообще ее упразднить. Слияние смертных существ и машин будет означать новые способы получения и использования энергии, новые способы совместной жизни, новые способы ведения боя и новые средства коммуникации. Это будет означать — по-новому работать, думать, любить и смеяться, а также по-новому рождаться, стареть и умирать. Это может даже означает конец всего этого и создание мира, который наши нынешние, неусовершенствованные биологические разумы просто не в состоянии себе вообразить.
Любое или даже все перечисленное выше может стать реальностью.
Разумеется, если что-либо этому не воспрепятствует.
Худший сценарий
В конце 2006 года нас с женой пригласили на конференцию в Стэнфордском университете, которая называлась «Мир в условиях риска». Это событие с большим числом участников-знаменитостей, в том числе некоторых из ведущих политиков мира, проходило в ясный зимний день. Когда мы ехали на конференцию, с безоблачного синего неба ласково светило солнце. Показатели на фондовом рынке, цены на жилье, занятость и потребительское доверие были едва ли не выше, чем когда-либо. Это было утро в Америке.
Однако во время завтрака мы услышали от бывшего госсекретаря и министра обороны о грозящих нам ядерных, биологических и террористических опасностях. Перед ланчем мы узнали о шокирующей степени деградации окружающей среды и о высокой степени вероятности того, что международная безопасность потерпит крах. Пока мы ели, нам сообщили, что глобальные эпидемии фактически неизбежны. А дальше было еще хуже. Один эксперт за другим докладывали о надвигающейся катастрофе, и, перегруженные всем этим, от заседания к заседанию мы все более впадали в уныние. Конференция была организована на высоком уровне, однако, когда после обеда докладчик объявил, что мы проиграли войну с терроризмом, аудитория едва ли была в состоянии что-либо на это ответить.
Этот «день отчаянья» заставил меня задуматься (мягко говоря). В I столетии н. э., а затем вновь тысячу лет спустя социальное развитие уперлось в «твердый потолок», и деструктивные силы, созданные самим этим развитием, породили коллапсы в масштабах всего Старого Света. И не обнаруживается ли сейчас перед нами некий новый «твердый потолок» — где-то на уровне около тысячи баллов индекса социального развития? И не настигает ли уже теперь — когда вы читаете эти строки — нас, делающих первые шаги по направлению к сингулярности, стук копыт «всадников апокалипсиса»?
Похоже на то, что опять возвращаются все вместе эти пять знакомых фигур — изменение климата, голод, крах государств, миграции и болезни. Первая из них — глобальное потепление — это, возможно, самый наглядный пример парадокса развития: ибо те же самые ископаемые виды топлива, которые стали движущей силой скачка в социальном развитии, который произошел после 1800 года, также привели к насыщению воздуха углеродом, в результате чего задерживается выделяющееся тепло. Пластмассовые игрушки и холодильники превратили наш мир в своего рода теплицу. С 1850 года температуры выросли на 1 градус Фаренгейта [1,8°С], причем бóльшая часть этого роста пришлась на последние тридцать лет. И ртуть в термометре продолжает подниматься.
В прошлом более высокие температуры зачастую означали более высокую продуктивность сельского хозяйства и повышение уровня развития (как в римский теплый период и в средневековый климатический оптимум). Однако на сей раз может оказаться по-другому. В 2007 году Межправительственная группа экспертов по изменению климата при ООН (