Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

Пузырьки воздуха, содержащиеся в ледниковых покровах, показывают, что на протяжении последних 650 тысяч лет содержание двуокиси углерода (количество молекул двуокиси углерода на миллион молекул воздуха, промилле) колебалось от 180 промилле в ледниковые эпохи до 290 промилле в теплые межледниковья. Оно никогда не достигало уровня 300 промилле — вплоть до 1958 года. К маю 2010 года оно составляло 393 промилле. Согласно оценкам IPCC, если нынешние тенденции по-прежнему останутся вне контроля, содержание двуокиси углерода к 2050 году достигнет уровня в 550 промилле — выше, нежели оно было на протяжении 24 миллионов лет. В таком случае средние температуры подскочат еще на пять градусов Фаренгейта. И если количество получаемой энергии будет продолжать расти, — как это подразумевается на рис. 12.1, — мир может стать намного жарче, причем намного скорее.

Даже если завтра мы прекратим выбрасывать в атмосферу парниковые газы, в воздухе уже настолько много углерода, что потепление будет продолжаться. Мы изменили химический состав атмосферы. Что бы мы теперь ни делали, лед на Северном полюсе будет таять. По консервативным оценкам — как у IPCC, — предполагается, что лед там исчезнет к 2100 году. По наиболее радикальным оценкам считается, что в полярные лета льда не будет к 2013 году. Большинство ученых придерживается более умеренной даты — около 2040 года.

По мере того как будут оттаивать полюса, будет расти уровень моря. Он уже сейчас на добрые 5 дюймов [12,5 см] выше, нежели в 1900 году, а к 2100 году, по ожиданиям IPCC, он поднимется еще на 2 фута [около 61 см]. По самым ужасным прогнозам относительно оттаивания полюсов, уровень моря станет тогда еще на 50 футов [около 15 м] больше. В результате будут затоплены миллионы квадратных миль самых лучших сельскохозяйственных земель нашей планеты и богатейшие города. Наш мир становится меньше, причем более многообразными путями, нежели мы это себе представляем.

Однако, несмотря на все эти холодные талые воды, моря будут по-прежнему становиться теплее по мере поглощения ими тепла из атмосферы. А поскольку океаны теперь зимой охлаждаются меньше, нежели это обыкновенно было ранее, то сезоны ураганов и циклонов будут становиться более продолжительными и бурными. Влажные местности станут еще влажнее, с более яростными бурями и наводнениями. Сухие местности станут еще суше, и там станет больше лесных пожаров и пылевых бурь.

Многие из нас уже получали тревожный сигнал того или иного рода, который заставил лично ощутить глобальное потепление. Для меня такой сигнал был в 2008 году. Задолго до обычных сроков наступления сезона пожаров в Калифорнии — по мере того, как в окрестностях нашего дома сгорали леса, — воздух все более наполнялся пеплом. Небо стало по-неземному оранжевым, а шум винтов пожарных вертолетов заглушал наши голоса. Мы заранее расчистили широкую противопожарную полосу вокруг нашего дома, чтобы не дать пламени добраться до нас. Так что в итоге, пока не пошли дожди, у нас только один раз сложилась по-настоящему опасная ситуация. Правда, возможно, что мне следовало бы сказать: «До того как наконец-то пошли дожди». Ибо активный сезон пожаров на западе Соединенных Штатов в настоящее время продолжается на 78 дней дольше, нежели в 1970-х годах. Типичный пожар продолжается теперь в пять раз дольше, нежели тридцать лет назад. И пожарные предсказывают, что дальше будет еще хуже.

Все вышеперечисленное относится к категории того, что журналист Томас Л. Фридман именовал как «действительно страшные вещи, о которых мы уже знаем». Однако гораздо хуже то, что он называл «даже еще более худшие вещи, о которых мы не знаем». Проблема, как объясняет Фридман, состоит в том, что то, с чем мы сталкиваемся, — это не глобальное потепление, а так называемые «глобальные странности климата»²⁰. Изменение климата является нелинейным. Ведь все связано со всем остальным, и обратные связи при этом возникают чересчур сложным образом, чтобы можно было моделировать этот процесс. Будут иметь место критические моменты, когда окружающая среда меняется резко и необратимо. Однако мы не знаем, где или что именно произойдет, когда мы их достигнем.