Почта с восточного побережья

— А ты и не рада! Живешь, как барыня, любишься досыта, и все те плохо! Я тя проучу, я тя научу!

Полина, сдернув с лежанки валенки, а с крючка полушубок, выскочила из комнаты.

Арсений Егорыч остыл, вдел обратно ремень, огладил волосы и, оглянувшись, перекрестился на Петра и Павла. Так уже бывало, что Полина убегала от него на чердак. Пущай на холодке выревется.

3

Позавтракали ладно, вчетвером, сидя за столом в светлом углу, по очереди отлунивая ложками студенистый овсяный кисель в глиняной латке, по очереди пронося ложки над столом.

Во главе стола Арсений Егорыч снова обрел хозяйскую стать, приказал Еньке подать мужикам на загрыз мяса из третьеводних щей, а женщинам позволил свекольный чай забелить на треть молоком.

День впереди предстоял трудный.

В слабом свете будничной коптилки разглядывая заплаканную Полину, в мыслях своих Арсений Егорыч был от нее далеко. Надо было на волокушах, пользуясь сухой погодой, притащить с Вырубов колхозного сена. Какого, к ляду, колхозного? Кончилось это все. Косили, правда, осенью наволоцкие бабы-колхозницы, метали со стариками да ребятьем стога, хорошо сметали, Арсений Егорыч дважды проверял, а теперь ни колхоза, ни коров колхозных, ни Наволока самого нет — торчат по-над Спириной горкой печные трубы, печи эти голые — будто староверские жмени, а люд, кто цел остался, сверчку молится в курных баньках у Наволоцкого озера. Стога на Вырубах — господу богу да проезжему молодцу, а на остатнюю корову наволоцкие бабы что ни то поближе отыщут.

Так что сено вырубское Арсений Егорыч считал уже своим, хотя бы потому, что добираться к нему с Выселков было гораздо ближе, чем из Наволока.

Крайне удручало Арсения Егорыча отсутствие коня, которого конфисковали в орудийную упряжку отступавшие артиллеристы. Однако, стиснувши зубы, можно было управляться с хозяйством и без лошади, на бабах да Фильке, а изредка и самому для примера впрягаясь в волокушу.

Впрочем, дела-то меньше было, чем дум, поскольку занесло окрестные тропы и дороги по брюхо кирасирскому жеребцу, да и ездить некуда было, разве что приключений себе искать. Все у Арсения Егорыча в Выселках находилось при доме: дрова, сено, корм разный; колодец — и тот внутри ограды выкопан, даром что речка рядом. Рассчитывал Арсений Егорыч, что на какую-нибудь сторону да окончится война, исстрадается народ, образумится, за хлеб собственный возьмется, на других не надеясь… Вот тут-то и можно будет настоящему хозяину сызнова начинать.

И потому программа выживания была у Арсения Егорыча расписана на каждый день, тем более господь бог и святые апостолы миловали: с самой осени война обходила Выселки стороной.

Совсем высоко поднялось настроение у Арсения Егорыча после завтрака, когда Енька доложила ему результаты обследования Марты:

— Двойня, батюшко, у нее будет. Так они и порхаются, прикладываются на оба бока. Верно говорю, батюшко.

Арсений Егорыч валенок перестал натягивать, помял в горсти бородку, а после раздумья левой своей негнущейся рукой даже похлопал Еньку ниже спины.

Енька до того загляделась на довольного хозяина, что не сразу обратила внимание на такую нежданную ласку, а поняв, как это Арсений Егорыч ее похлопывает, застеснялась и пообещала:

— Я за ней посмотрю, батюшко, чтоб отел гладкий был, ты не сомневайся.

Арсений Егорыч снова занялся обуванием, руки свои вернул — делу, с Еньки и того хватит, что одобрил, не она ведь, а Марта двойню ему справляет. Ай да Марта! Две телочки будут — пойдут в забой, конечно, потому как все равно неплодные. А коли телочка с бычком? В любом случае и прибыль в стаде, и мясо гарантированы. Ай да Марта! Бычок потасканный был, не уповал бы, глядя на такого, на прибыток. С другой стороны… ежели мясная порода, тут по холке и взятка, как вон у Рогачева имелись симменталы, а тут, понятно, бычишка лядащий, не то холмогор, не то костромич, в общем для частного сектора отведенный… Однако и с этим неплохо вышло. Ай да Марта!

Арсений Егорыч потоптался по половице, чтобы проверить, как облегла ноги обувь, натянул треух, полушубок, подпоясался потуже, сунул за пазуху житную каляну, раздумал, вытащил лепеху обратно, разломил пополам и половину вручил Фильке.