– Ребята,– Февраль погрозил нам пальцем,– не превращайте пятничный вечер хрен знает во что. А то развели, понимаешь ли, тайны Мадридского двора… Вам этого дерьма что, на работе не хватает? Отдыхайте.
– У человека судьба решается,– возразил я,– от меня, может быть, счастье всей его дурной жизни зависит!
– Самопожертвование,– Февраль поморщился,– как это благородно, блин. Ну и терпи тогда.
Спустя полчаса к нам присоединился Полпальца. В кабак он вошёл рука об руку с неким незнакомым нам бородатым мужиком, облаченным в монашескую рясу.
– Ты что, решил грешить и сразу исповедоваться, чтоб в долгий ящик не откладывать?– полюбопытствовал Толик, когда оба подсели к нам.
– Да не, малый, какое там. Актер он. Я в театре халтурил сегодня – там и познакомились. Поспорили на бутылку, что он весь вечер так проходит. Представьте только – пьяный поп с молодухами пляшет! Здорово, а?
– Коля,– вежливо представился пока ещё трезвый поп.
– Мне кажется, это как-то слишком,– сказал я,– не было бы скандала.
– Ничего, малый, если кто против будет – замнем,– пообещал Полпальца,– завтра новый год, бляха муха, охота покуражиться!
– Кстати, кто как справляет?
– Если сегодня все пройдет хорошо,– Толик красноречиво посмотрел на меня,– я со своей дамой справлять буду.
– Ага, и я,– Полпальца кивнул, пододвинул к себе графин и нежно погладил его по запотевшему боку,– вот она, моя дама. Хороша, чертовка!
– Ты смотри, не увлекайся,– посоветовал Февраль,– нам второго января на международном музыкальном форуме играть.
– Поучи свою бабу щи варить,– отмахнулся Полпальца,– сыграем, не в первой.
– Есть такая профессия – родину позорить,– подтвердил Толик.
Все выпили, я с грустью пропустил.
Ещё через полчаса за наш столик уселся Анатольич, и всем сразу стало легко и весело. Каждая последующая рюмка сопровождалась какой-нибудь остроумной байкой, причем чем дальше, тем байки эти становились пошлее, проще и смешнее. Полпальца раскраснелся, Анатольич снял и спрятал в нагрудный карман очки, Толик уже высматривал официанта, чтобы заказать добавки – всеми постепенно завладевала эйфория последнего пятничного вечера уходящего года. Один я сидел и скучал, придавленный крестом, добровольно взваленным на плечи. Заиграла музыка, на танцевальный пятачок в центре зала потянулись первые захмелевшие лихачи. "Что ж, а никто и не говорил, что добрые дела – это просто"– соорудил я для себя девиз сегодняшнего мероприятия, и заказал пиво. Пиво-то никто не отменял…
***
– Это она!– шепнул мне на ухо уже порядочно подпитый Толик, когда я уже было собрался наплевать на все и как следует погусарить.
Проследив за его взглядом, я обнаружил застывшую в дверях кабака, вполне себе миловидную барышню. Она напряженно озиралась, будто старалась высмотреть кого-то в разудалой, и уже довольно порочной публике.
– Иди!– велел Толик.
– Как звать-то ее?
– Вроде бы Света.
– И что мне ей сказать?
– Не знаю. Придумай что-нибудь.
Я покорно поплелся через зал навстречу этой даме, прикидывая, с чего можно начать беседу о высоком, которая поднимет авторитет Толика в ее глазах, и, стало быть, в глазах подославшей ее подруги.
Ничего из ряда вон придумать не успел, поэтому пришлось начать довольно тривиально.
– Привет,– сказал я, и улыбнулся,– мы, вроде бы, уже виделись. Я Толик, а ты, кажется, Света?
В глазах девушки промелькнуло сомнение – видимо что-то в словесном портрете Толика, которым ее снабдили, плохо сочеталось со мной.
– Ты музыкант?– спросила она.
– О, ещё какой!
– А на чем играешь?
– На скрипке, разумеется.
Настороженность во взгляде сменилась любопытством – девушка улыбнулась, кокетливо протянула мне руку. Я с самым что ни на есть серьезным видом пожал ее, хотя, кажется, нужно было поцеловать.
– А где мы виделись до этого?
– Не знаю,– честно признался я,– в последнее время у меня с памятью беда. Может, куда-нибудь присядем?
– Я не одна,– девушка-соглядатай по имени Света вновь принялась скользить взглядом по залу,– здесь где-то должны быть мои друзья… Ага, вот они!
Мы протолкались к столику, за которым сидела довольно странная, даже по меркам кабака, славящегося своим разношерстным контингентом, компания, а именно: трое молодых парней, один из которых был одет во все черное, второй – во все белое, а третий вообще в какую-то клетчатую хламиду, которую я про себя окрестил длинным пончо, хотя возможно, и даже наверняка это было не пончо.
Меня представили скрипачом Толиком, и я по очереди пожал три протянутых руки.
Далее представился тот, что в черном:
– Саваоф. Специалист по оккультным наукам.
Затем тот, что в белом:
– Николай. Литературный критик.
И, наконец, тот, что в клетчатом пончо:
– Виктор. Философ.