Почти как люди

В этот раз ночёвки в отеле нам не предоставили – пожадничали, скорее всего. Я спал, прижавшись лбом к холодному стеклу, рядом тяжело сопел Толик – не просыпаясь, он то укладывал голову на мое плечо, то принимался устраиваться в кресле как-то боком, поджимая под себя ноги и обхватывая руками туловище. Кто никогда не проводил в автобусных креслах больше двенадцати часов подряд, тот вряд ли знает, что даже в подобных условиях можно устроиться с комфортом, нужно лишь освоить три-четыре особенных позы, вроде хитрых асан из йоги, и менять их на протяжении всей дороги. Раз в три часа – остановка для справления естественных потребностей: в женский туалет выстраивается длинная, заспанная очередь, мужчины, традиционно справляющие свои дела быстрее, молча курят, прохаживаясь взад-вперед. Кто-то ещё пьяный, кто-то уже трезвый, или наоборот – в темноте особо и не разберёшь. В полголоса, по привычке переругиваются друг с другом водители. Никто не шутит и не смеётся – все продолжают спать, хоть и делают вид, что бодрствуют, совершая самые простые действия, доведенные до автоматизма и не нуждающиеся в контроле спящего мозга. А вокруг- то ли Франция, то ли Германия, то ли Испания, или ещё какая-нибудь теплая, сытая и мирная страна, до которой нам нет совершенно никакого дела – туалеты на стоянках почти везде одинаковые. Одним словом – чужбина.

Точно не помню, что снилось мне в ту ночь – усталость и дальняя дорога взяли свое, и сны были тяжёлые, темные, даже, вроде бы, какие-то пыльные, как чулан или подвал заброшенного деревенского дома. Ярко вспыхнул лишь один эпизод из прошлого, будто кто-то вознамерился прокрутить перед моими глазами кинохронику трехгодичной давности – я и облюбованная мною на тот момент барышня едем в трамвае, по лицам нашим щедро размазано льющееся сквозь окна солнце. Я в какой-то безразмерной, мешковатой футболке, джинсах и кедах, она – в ярком, новом платьице. Внезапно я чихаю – бывает, что чих готовится заранее, ты чувствуешь его приближение и готовишься к нему, а тут все происходит внезапно. Из носа моего вылетает длинная, густая сопля цвета свежей весенней зелени, и приземляется именно на ее платье, прямо на живот. Барышня несколько секунд изучает последствия совершенного мною преступления… Вся она такая прилизанно красивая, ухоженная, аккуратненькая… А тут сопля… Личико ее морщится, напомаженные губки надуваются, и она принимается рыдать от обиды и вполне понятной несправедливости. А я начинаю хохотать, потому что уж очень комично все получилось, будто бы в фильме про Чарли Чаплина, и от смеха моего ее рыдания становятся ещё горестнее и громче. Остальные пассажиры оборачиваются, и ничего не понимают. А мне смешно. Она, наверное, несколько часов красилась, мыла голову, делала прическу, ещё полчаса выбирала, чего бы такого ей надеть, чтобы быть ещё прекраснее, а тут всего лишь одна сопля – и все насмарку. Да, тогда было очень смешно. Ещё эти слезы… Но теперь, во сне, мне вдруг сделалось невероятно грустно. Наверное, так же, как и ей тогда. Я сам почувствовал обиду на всю вселенную, и ее чудовищную несправедливость по отношению ко мне. Ведь вот живу, и вдохновенно мню себя то одним, то другим, то третьим, а на деле-то вся суть меня настоящего сводится к этой ситуации- смешной, нелепый человек, в любых жизненных декорациях (а ведь их сменилось столько, что и не пересчитать) такой же неуместный, как густая зелёная сопля на новеньком, безукоризненном платьице. До чего же правдиво, и до чего же обидно.

Я открыл глаза, старательно потряс головой, прогоняя остатки гадостного сна, зачем-то даже помассировал щеки… И лишь затем глянул в окно, да так и замер, забыв подтянуть нижнюю челюсть к верхней.

Автобус стоял посреди пляжа. Посреди НАСТОЯЩЕГО пляжа. Я забыв, как дышать, завороженно уставился на синее море, покрытое складками волн, на голубое небо над ним, на пляж из дивного золотого песка, наверняка теплого. Разглядел даже движущиеся кляксы чаек. И воткнутые в песок пестрые пляжные зонты. И ещё узкий треугольник паруса, ползущий по самой линии горизонта, как в игровом автомате "морской бой", невесть как перекочевавшем из былинного родительского детства- в мое.

Пляж.

Море.

Наш автобус.

Словно в тестах на сообразительность- выберите, и подчеркните лишнее. Однако, мир так абсурден, что не подгоняется ни под какие тесты, хоть ты тресни. Все это ясно, привычно, и давно вколочено в мозг, но, всё-таки, если бы я увидел за окном хмурый зимний пейзаж и радостно шлепающих ластами тюленей на льдине, я бы, честное слово, удивился меньше.

– Толик… Толенька…

Я ткнул в бок соседа- тот забормотал что-то, заворочался, открыл глаза.

– Ну чего?– спросил он, сонно жмурясь.

– Смотри!

С минуту Толик смотрел в окно, и когда его взгляд, наконец, наполнился осмысленностью, он простонал матерное ругательство, причем стон этот длился так долго, что воздух в лёгких Толика успел закончиться, и озадаченное "ля" заглохло уже на хрипе.

– Какие соображения имеете по этому поводу, коллега?– поинтересовался я.