Почти счастливые женщины

Теперь уже мать писала письма не своей матери, а дочери. Просила прощения, умоляла помочь. Помочь? Да на что, господи? Какая там помощь, когда сами с воды на хлеб? Бабкина пенсия и подработка уборщицей в клубе по вечерам. Вот и все деньги.

Но Майка что-то выкраивала – то на школьных завтраках сэкономит, то на мороженом, то на кино. Копила. А потом покупала матери «Приму», краснодарский чай, карамельки и вафли. И отсылала на зону.

Мать освободилась, но в Москву не вернулась – да и куда? К матери? Совсем загнобит. Дочка? Да что ей дочка – чужие люди. Да и виновата она перед ней.

Словом, написала перед выходом прощальное письмо, попросила прощения и сказала спасибо за все, что Майка для нее сделала.

Бабка, не знавшая про переписку и Майкины передачки, это письмо обнаружила и избила девочку прыгалками. Сильно избила. На правой щеке навсегда остался шрам. Но Майка была так хороша, что и это ее не испортило.

В девятом классе Майка уже работала – разносила телеграммы, мыла в аптеке полы, помогала старушке соседке и та ей что-то платила.

А Ефросинья слегла. Три года девочка за ней ходила. Три года выносила горшки. Красавица Майка, золотое сердце, прозрачная душа! Не озлобилась, не зачерствела.

Аля всегда ей старалась помочь – отдавала хорошие вещи, дарила какие-то мелочи, покупала билеты в театры, давала читать хорошие книги. Но это все мимо – образовываться Майка не желала. Да и способностей не было, если по правде. Алю же она обожала страстно – восхищалась ею и всегда старалась помочь.

Аля переживала из-за Майкиного будущего – куда сейчас без профессии? Но Майка морочила голову – то соглашалась на Алины предложения, то снова отлынивала.

А как-то выдала:

– Вы не переживайте, Алевтинсанна! Я замуж выйду удачно, за богатого! А что, не верите? Вы же сами говорите, я красотка!

Одним словом, душа за девочку болела.

Потихоньку Аля влилась в работу. И оказалась права – работа действительно спасла, отвлекла.

Двадцатого мая они расписались. Никакой свадьбы, конечно же, не было. Расписались без свидетелей: букет цветов, полглотка сладкого шампанского – и домой.

Аля крутила на пальце новенькое, блестящее обручальное кольцо: тоненькое, изящное – и улыбалась.

В конце мая прошел последний звонок, и начались экзамены. В окно влетал тополиный пух и клубками кружил по углам и по полу, цеплялся за ресницы, застревал в волосах. На школьных клумбах раскрылись тюльпаны. Зацвела сирень, и запах ее вливался в раскрытые окна.

Ребята писали сочинения, решали примеры, тянули билеты.

Но и это закончилось. Как-то прошел и выпускной, куда Аля пришла для вручения аттестатов, и, извинившись перед учениками и их родителями, после официальной части сразу ушла. На улице ее ждал Максим.

В июле они переехали на дачу – на этом настоял Максим. На даче было чудесно. Аля по полдня сидела в старом, плетеном кресле-качалке, любимом когда-то хозяйкой. В конце августа Максим взял отпуск – оставлять Алю одну, да еще и за городом было уже страшновато.

Надеялись дотянуть в Кратове хотя бы до конца сентября. Да и жара в то лето стояла невыносимая.

Это было самое счастливое лето в ее жизни. Покой, тишина, Мусино кресло и он, ее муж, – нежный, заботливый, внимательный. С дачи уезжать не хотелось, но в середине сентября резко похолодало и начались проливные дожди. К тому же сломалось АГВ, в доме стало невыносимо холодно, и Аля простыла. Максим принял решение: «Возвращаемся! Еще не хватало тебе разболеться!»

Усевшись в такси, Аля обернулась. За высокими елями и соснами была видна только крыша дома – серая, проржавевшая, сто лет не крашенная – и узкая, заросшая, кривая дорожка. Как она любила этот старый, полуразрушенный дом, как прикипела к нему душой! Воспоминания… Еще совсем нестарые и бодрые бабушка и Муся, замусоленная карточная колода, пепельница, полная окурков, чашки с давно остывшим кофе и разговоры, разговоры до полуночи, до рассвета. Взрывы скрипучего старческого смеха, покрикивания друг на друга, споры и снова смех. И она, Аля, еще совсем девочка, ребенок, лежащая без сна и мечтающая о Максиме, ее первой и последней – в этом она абсолютно уверена – любви. Те детские мечты тогда казались ей самой несбыточными.

Слезы полились сами собой. Испуганный муж взял ее за руку.

Пытаясь улыбнуться, она кивнула.

В Москве было теплее и, конечно, удобнее: туалет, душ, горячая вода. Все они сделали правильно! Максим уходил на работу, а она читала и занималась хозяйством. В последние месяцы много спала. И считала минуты до его возвращения.

Двадцать второго ноября, в полпервого ночи, Аля растолкала мужа и сказала, что, кажется, началось. Максим бросился к телефону. Кричал так, что она зажмурилась:

– Срочно, вы слышите? Какие там двадцать минут? У меня жена рожает!

«Скорая» приехала ровно через двадцать минут и отвезла Алю в роддом. Муж, держа ее за руку, покрикивал на водителя. В пять двадцать по московскому времени Алевтина Родионова родила девочку. Крепенькую, крупненькую, очень волосатую – три четыреста и пятьдесят три сантиметра.

– Высокая будет, – хмыкнула нянечка, – дылда!

Аля тихо рассмеялась: