Помирились. Ночью лежали обнявшись. Он гладил ее по голове:
– Аленький! Все-таки ты необыкновенная. С луны, что ли? Все прощаешь, все спускаешь мне, гаду. А я мучаю тебя и терзаю.
– Я люблю тебя, – прошептала она. – И при чем тут «заслуживаешь другого»? Ты дурачок! Какого другого? Ты сумасшедший!
– Спи, Аленький. Спи. Уже поздно, – перебил ее Максим.
На первомайские поехали в Питер. Ах, как она была счастлива! Любимый город, воспоминания о бабушке. У Аньки горели глаза и ни на минуту не закрывался рот:
– А что это? А это? Ой, мам! Какой дом! А какой мост! А ограда!
Дочка, возбужденная и переполненная впечатлениями, вскрикивала по ночам.
Конечно, больше, чем предметы искусства, картины и скульптуры, Аню волновали интерьеры – кровати с балдахинами и колоннами, тронные залы, беседки, платья за стеклами, туфельки, украшения.
Она замирала перед витринами и жадно пожирала глазами дворцовую утварь.
– Жаль, что те времена прошли, – сокрушалась она. – Как бы я хотела быть царицей! Ну или графиней, на крайний случай.
– Думаешь? – улыбалась Аля. – Думаешь, у них проблем не было? Зря. Тоже были. И болели, и умирали. И безответно влюблялись. Всякое бывало. Не думай, что у богатых и знатных все так безоблачно.
– Да я не об этом, – махнула рукой дочь. – Я про красоту, мам! Про платья, украшения, посуду. Про дворцы. Жить в этом, да?
– Красиво, – согласилась Аля. – Но потом они все это потеряли, увы, и стали совсем нищими. Многих расстреляли, многие погибли от голода. Кто-то уехал и страдал на чужбине.
– Знаю – революция, Ленин, это он все устроил.
Аля уставилась на дочь и рассмеялась:
– А про него ты откуда знаешь, господи?
– Ребята рассказали, – беспечно ответила та. И пригрозила: – Только ты, мам, их не ругай! Иначе обижусь и никогда тебя не прощу.
– Никогда, – пообещала Аля. – И никогда не простишь. Ох, Анька! Какая же ты, дочь, балда!
Последним аккордом был Петродворец. Тут Анька вообще замолчала. В глазах застыли печаль и вопрос: ну как же так?
Даже обедать не стала. Молчала, уставившись вдаль.
«Впечатлительный ребенок, – думала Аля. – Кажется, еще хуже меня. Трудно ей будет».
Возвращались через четыре дня. Ночью Аля не уснула ни на минуту – бегала по вагону, проверяя своих. Девятый класс – опасное время. Нет, ребята хорошие, но у всех на уме уже и любовь, и все остальное. Акселераты.
Рано утром прибыли в столицу. На вокзале детей разобрали родители. Только раздав их и отчитавшись, Аля выдохнула:
– Все, дочь. Домой. Папа, наверное, соскучился страшно.
– И я, – кивнула Анька. – Тоже страшно! Ну а вообще, мам, спасибо. В целом я всем очень довольна.
Аля рассмеялась: «“В целом”! Ну и речь у шестилетнего ребенка! “В целом”, подумайте!»
В сумке лежали подарки – кружка с видом Адмиралтейства для мужа и коробка с пирожными из кондитерской «Север» – буше, трубочки, эклеры.
Вкуснота.
Звонить не стала, достала ключи – вдруг Максим на смене?
Дома было тихо. Анька сморщила нос:
– Мам, чем-то пахнет!
Пахло спиртным. Здорово пахло, убойно. Встревоженная Аля отправила дочку в ее комнату. В прихожей стояли ботинки Максима.
Зашла в спальню.
В их семейной кровати, раскинув руки и громко похрапывая, спал муж. А рядом с ним спала Оля. Чтобы не закричать, Аля зажала рот рукой. Первая мысль только о дочке: Анька! Какой ужас, что дочь дома. Боже, что делать!
На ватных ногах дошла до ее комнаты – по счастью, после бессонной ночи в поезде Анька уснула. Аля вернулась и плотно закрыла дверь в спальню.
Сделать так, чтобы было тихо, не разбудить дочь. Все остальное потом. Хотя о том, что случится потом, думать было страшно.
– Вставайте. – Она потрясла мужа за плечо. – Вставайте, слышите?
Не открывая глаз, он что-то пробурчал, брыкнул ногой и оттолкнул ее руку.
Оля открыла глаза. Широко зевнув, сказала:
– А, это ты… Ну привет.
– Вон, – шепотом прокричала Аля. – В три минуты, слышишь?
– Не разоряйся, – бросила Оля, легко встав с кровати. – Уйду. Не чай же нам пить, верно?
– Тебе смешно? – Алины глаза расширились от ужаса происходящего и реакции бывшей подруги.
– Лучший способ выскочить из неприятной ситуации. – Она зевнула, натягивая майку.
– Не-при-ят-ной? – по слогам прошипела Аля. – И только-то? Впрочем, с кем я говорю. Две минуты осталось, слышишь?
Оля кивнула, прыгая на одной ноге и натягивая джинсы.
– Ладно, Аль. Извини. Ну нажрались, как свиньи. Я в тоске, и он, твой, тоже. – Она кивнула на все еще спящего Максима. – Выпили черт-те сколько. Кажется, – вспоминая, она нахмурила лоб, – литр водки и столько же коньяка. Ни фига себе, а? – Всунула ноги в босоножки, пригладила волосы и посмотрела на Алю. – Ну ладно, прости! Честное слово – без всяких там… Просто нажрались и улеглись. Если честно, даже не помню – было или…
– Уходи! – закричала Аля.
– Какая разница, ты права. Все равно… мерзко. Ладно, прости и… прощай. Приводи в порядок своего самого-самого.
Хлопнула входная дверь. Аля села на стул и закрыла лицо руками. Слез не было. Совсем не было слез.
Вообще ничего не было – пустота. Словно все, что там, внутри, из нее вытряхнули. Вместе с сердцем и легкими.