Почти цивилизованный Восток

– Э-э-э, нет. – Левас Шверинсон потянул за руку. – Садимся, милая, садимся… я понимаю, что упадок сил – дело такое…

– Нет упадка.

– Есть. Вы каким-то образом умудрились вычерпать себя до донышка. Возможно, сие есть следствие ношения блокирующих браслетов, следы которых я ощущаю. На редкость мерзкая штука, согласитесь.

Эва согласилась.

Почему бы и нет? Ей несложно.

– И носить их долго нельзя даже детям… особенно детям… но у них хотя бы связи восстанавливаются быстро.

– Что со мной?

Чужая Сила внутри ощущалась чем-то колючим, холодным и до крайности неприятным.

– Вы использовали свой Дар и тратили Силу. Черпали не извне, а из себя. Но, будь вы дома, утрата бы восполнилась естественным образом. Однако браслеты тому помешали. И началось разрушение. Еще день-другой, и было бы поздно.

– Я умру?

– Когда-нибудь… когда-нибудь обязательно. Левас Шверинсон никогда не врет пациентам. Да, и вы умрете, и я умру… мы все умрем.

Эта мысль показалась Эве донельзя уютной. Надо только попросить маменьку, чтобы в гроб постелили перину. Мягче лежать будет.

– Но не сейчас, нет. Я попробую восстановить основные потоки, а с малыми организм и сам справится. Вам же в ближайшее время показан отдых.

– Я отдыхала.

– Лежа в кровати? Вы не отдыхали, милая моя. Вы доводили до сердечного приступа вашу дорогую маменьку, и мне еще предстоит выписать ей какую-нибудь противную микстуру.

– Почему?

– Почему выписать?

– Почему противную?

Левас Шверинсон скривился в подобии улыбки.

– Потому что, дорогая, люди отчего-то пребывают в уверенности, что лекарство не может быть вкусным. Что чем оно мерзее, тем лучше работает. А ваша маменька и без того особа до крайности мнительная. Вы же, к счастью, пошли в отца.

К счастью ли?

– Вот так… лучше?

Эва прислушалась к себе и согласилась, что и вправду стало лучше. Во всяком случае, в гроб уже не хотелось, даже если это будет гроб с периной. Как-нибудь она так обойдется… без гроба.

И поесть бы.

В животе заурчало. А еще захотелось чаю, только без сливок и сахара, самого простого. Или нет, со сливками, но без сахара. А к нему пирожные.

– Вот так-то лучше… я поговорю с вашим папенькой. Он, если что, сумеет поделиться Силой. Но полагаю, вряд ли в том возникнет нужда.

– А капли?

– Капли не повредят. Вы и вправду испытали немалое потрясение. И будь вы более… эмоциональны, боюсь, ими бы не обошлось.

Прозвучало обидно.

Выходит, права маменька, что Эве не хватает чувствительности? Тонкости душевного восприятия?

– О, дорогая моя, неужели я сказал что-то не так? – Левас Шверинсон подал платок. – Помилуйте… неужели вам так хочется в санаторий?

– Куда?

– В санаторий, где экзальтированные девицы лечат нервы молочной диетой. Наивреднейшая затея, как по мне. Или вот взять новую моду голодать. Здоровой женщине нужна здоровая еда. А еще какой-то идиот придумал ледяные ванны, я уж не говорю о лечении током. Это просто-напросто больно!

Эва поежилась. Как-то ледяные ванны совершенно не вписывались в ее представление о медицине.

– Ваша маменька, конечно, знает о моем к этому отношении. И мнению моему доверяет, но не доводите ее до отчаяния. Женщина ради спасения своих детей готова на многое. Даже на ледяные ванны. Тем более принимать их придется вам.

– Я… постараюсь.

– Вот и ладно.

– Погодите. – Эва наморщилась. – Вчера ведь… или ночью… ночью тоже был целитель. И он ничего такого не сказал.

– Возможно, не заметил. Тем более что последствия порой проявляются далеко не сразу. – Левас развел руками. – Как бы то ни было, если вдруг почувствуете в себе желание лежать и не двигаться, то… как-нибудь переборите. Или просто обратитесь к своему папеньке. Впрочем, я оставлю инструкции.

– И капли.

– Несомненно. Что вы к этим каплям привязались?

– Не знаю, – честно ответила Эва и, когда в животе заурчало, добавила: – Я есть хочу.

– Отлично! Полагаю, вы не будете против, если я останусь на ужин?

Что примечательно, на ужин подали не овсянку и даже не вареную куриную грудку, приправленную листьями шпината. И маменька не говорила, что леди подобает умеренность в еде. Напротив, сама подвигала к Эве то одно блюдо, то другое… и это было хорошо.

А потом маменька поднялась в комнату Эвы. Отправила горничную прочь и сама взялась за щетку… и вот теперь расчесывала дочери волосы.

Вверх и вниз.

Вверх и вниз.

– Герцогиня Эстервуд прислала приглашение на ежегодный бал, – сказала маменька странным голосом. – Цветы. И записку. Спрашивает о твоем здоровье. Выражает надежду, что твоя долгая болезнь скоро закончится. И к балу ты поправишься.

– Мне прислала? – Странно-то как. Нет, Эва, несомненно, знала герцогиню, то есть, скорее, о герцогине Эстервуд, но чтобы наоборот? Чтобы герцогиня знала про Эву? Осведомлялась о ее здоровье?

И приглашала?

Бал у Эстервудов – это же не просто бал. Это событие! И приглашения на него рассылаются лишь избранным, тем паче что сама Эва даже ко двору представлена не была. А тут…

– С чего вдруг?

Рука сжалась, и палец коснулся колечка.

Это они?