Почти цивилизованный Восток

– Недалече, там, где окорока и все такое. Огарков ей оставили свечных. И велели прятаться, ежели кто идет. Она и сидела. Сидела, сидела, а потом пропала.

– И ты полез искать?

– А как иначе-то?

Удивление искреннее. И вправду, как иначе, если ребенок пропал. А ведь… ведь иначе выходит. Не девочка выходила в отель. Лестница одна. И в обеденное время на ней наверняка людно. Кто-то спускается на кухню, кто-то поднимается. Несут еду в ресторан, а оттуда – грязную посуду. Незаметно не выбраться. Да и если малышка привыкла сидеть внизу, то не стала бы рисковать работой матери.

Тогда…

Тогда выходит, что кто-то спустился?

Из благородных? На кухню?

Еще одно сомнительное предположение. Этот человек тоже не остался бы незамеченным. Его вспомнили бы. И указали.

Тогда…

Девочка ошиблась?

Сомнительно.

Леди Анна? Тоже вряд ли ошиблась. Скорее уж приукрасила рассказ. Или сама не знает правды? Девочка могла и соврать, что была наверху. Нарочно? Или… сама не помнит? Она, если подумать, уже почти и не дух, переменившись. Что там осталось от разума? Памяти?

Не суть важно.

Если по той лестнице никто не проходил, значит, проходили по другой.

– Сперва я грешным делом решил, что она спряталась. – Бартон огляделся. – Тут места-то много. Еще же холодная есть, с тушами и мясом. Отдельно – для сыров. И для колбас. Коптильня стоит, хотя уж давно ничего не коптили. Ну и так, хватает где. Я… звал ее. И Норма звала. Искали.

Не нашли.

– Она отчего-то решила, что Тильда ушла наверх, и сама туда бросилась. Уже и плевать хотела, что уволят.

Женщину было жаль. Пусть даже жалость эта совершенно не имела смысла.

– Тогда-то Киргстон и узнал, и… не только он. Он бы, будь его воля, приказал выставить Норму вон. И все.

– Но?

– Разговор услышал постоялец. Тоже военный. Он и велел поиски организовать. Полицию вызвал.

Хороший, должно быть, мужик.

– За Саттервудом послали… а тот говнюк, но боязливый. И о репутации печется. Кабы кто донес, что дите не искали, шкандаль бы случился. – Слово явно пришлось Бартону по вкусу. – Вот он уже и слуг напряг, чтоб отель сверху донизу весь обыскали.

Не помогло.

– Только в подвалы никто соваться не хотел.

– Кроме тебя?

– Я… – Бартон потер шею. – Я сразу понял. Наверх она уйти не могла. Стало быть, там… прошел и через одну дверь, и через другую. Надеялся все – может, тут она где, среди бочек. А потом увидел, что эта вон дверь открыта… аккурат как сейчас.

Эдди обернулся.

Дверь и вправду была приоткрыта. Засов? Замок?

Замок лежал на земле. И дужка его переломилась под собственной тяжестью. Эдди наклонился. Надо же, проржавела. Когда успела только? Он ведь держал этот замок в руках минут десять назад. На нем и следа ржавчины не было.

– Говорю же, отель жрет… берет людей. Одного в год.

– Погоди…

– Тильда вон. До нее Урсула была, посудомойка. Ее и искать-то не стали. Киргстон только спустился, убедился, что замка опять нет, и новый повесил. Тут все, кто давно работает, знают, что лучше не соваться в подвал по одиночке. А новичкам не говорят.

– Почему?

– Он все одно свое возьмет, так пусть из новых… горничная еще в том году.

– А в этом?

– Пока никого, да… я свою давно уговариваю уйти. Ее ведь и в дома сманивали. Хорошей поварихе везде рады будут. А она отменнейшая. Но нет, уперлась… Баба есть баба. Ежели чего для себя решит, то с места не сдвинешь.

Он покачал головой. И поинтересовался:

– Пойдешь туда?

– Ты же пошел. – Эдди коснулся двери, и та беззвучно отворилась, словно приглашая. Вот только гнилью потянуло.

Бартон поморщился.

– Чуешь?

– А то… смертью несет.

Дар? Вряд ли. Скорее уж опыт. Если и вправду пограничник, если воевал, то и смерть видел. А тот, кто ее хоть раз увидит, тот уже не забудет.

– Я и один справлюсь.

– Велено показать.

– Только поэтому?

– Своих не бросаю.

– А я свой?

– Всяко не чужой. – Бартон наклонился и вытащил из-под штанины клинок. – Зачарованный. Достался от одной сиу.

– Ты и с ними встречался?

– А думаешь, кто меня вытащил? Молодняк их – безголовые. Как-то раз вынесло на меня одну на фронтире. Девчонка совсем. Сама тощая. Глазами зыркает и молчит, готовится к смерти.

– А ты?

– А что я? Ножичек забрал, пинка дал и пустил восвояси. Потом мамаша ее уже в лагерь спустилась. О мире говорить. И меня нашла. Вот ведь… Старые – они прям жуть. Но сказала, что раз я так, то и подарочек мне будет. И ножичек этот зашептала. Мол, ни одна нечисть теперь не рискнет приблизиться.

Дорогой подарок.

И выручить за него в городе можно куда больше сотни золотых. Но такие не продают, разве вовсе уж прижало.

– Я-то о том не особо трепался. Но… случалось, что помогал.

– А с лицом как вышло?

– Это потом уже. Торговцы… дурную траву везли и еще чего. Мы на тропе встали, только не учли, что караван большой. И охрана с ними. Мы их покосили, но и они нас. Только я выжил.

И вышел на пенсию.

Но и это, если подумать, неплохой исход. Почти счастливый.

– Держись сзади. – Эдди вытащил дудочку. Что-то подсказывало, что она здесь будет полезнее клинка, пусть даже зачарованного. – Если почувствуешь что, лучше уходи.

Бартон мотнул головой. Непонятно, то ли «да», то ли «нет».