Очень скоро донеслись вопли первых жертв шатунов. Наваливаясь на гладиатора по двое или трое, зомби буквально разрывали его на части, невзирая на кольчугу, и на обожжённый солнцем песок арены вместе с вываливающимися внутренностями проливалась алая кровь. Молич подхватил с земли мачете, брошенный одной из жертв, и в неистовстве умудрился за одну минуту оглушить кувалдой и обезглавить сразу пятерых зомби, приведя толпу зрителей в исступление и едва не оглохнув от её рёва. Его соратники, число которых заметно уменьшилось, мало ему помогали, и Молич понемногу начал выбиваться из сил, когда двое рослых шатунов сбили его с ног, навалившись сверху, и он почувствовал зловоние клацающего зубами зомби и увидел его бешеные жёлтые глаза совсем рядом.
Кувалда выпала из его рук, и, казалось, шатун вот-вот вопьётся зубами в его руку или горло, однако зомби, отведя свой жуткий мутный взор, только прохрипел что-то нечленораздельное и попытался отползти поближе к останкам одного из растерзанных гладиаторов, словно Молич стал для него совершенно невидим. Этим тут же и воспользовался Ефим, вскочив на ноги и нанеся сразу два смертельных удара мачете обоим инфицированным обидчикам. Он снова пустил свою кувалду в ход, не забывая рубить головы шатунам направо и налево при помощи мачете, заставляя зрителей вопить в истерике, и постепенно уцелевшие в бою гладиаторы перешли в наступление, расправившись почти со всеми упырями. К исходу битвы они остались втроём, включая Молича, предоставив ему право разобраться с последним уцелевшим шатуном. Ефим подошёл к нему почти вплотную, пользуясь той самой удивительной для неискушённых зрителей покладистостью шатуна, по какой-то причине быстро потерявшего к нему интерес как к потенциальной жертве, и одним махом эффектно отсёк ему голову, с пафосом поднял её за волосы и подбросил в сторону комендантской ложи, где сидела раскрасневшаяся от возбуждения и восторга Настасья.
Генерал Ломов тоже был более чем доволен, он улыбался и не переставал аплодировать этой победе Молича так же, как и тысячи восхищённых зрителей. Однако, когда Настасья что-то прошептала ему на ухо, он сразу изменился в лице, с удивлением уставившись на дочь. На его лице отразилась какая-то досада и гнев, но он быстро скрыл её под маской милосердного цезаря и покинул ложу, утащив с собой и дочь.
Ефим Кувалда Молич наслаждался триумфом ещё минут пять, после чего поклонившись толпе, покинул арену в сопровождении ещё двоих выживших. Ефим был почти счастлив, но в то же время не мог отделаться от странного ощущения, что он не вполне насытился видом расчленённых тел шатунов, и бой, в котором он как всегда одержал верх, был не более, чем первым раундом в длительном матче, если не отвлекающим манёвром вражеской армии, только собирающейся перейти в наступление.
Стражи Кербера
Зрители красочного действа, развернувшегося на арене Кербера, только начинали расходиться, горячо обсуждая непревзойдённое боевое мастерство Кувалды Молича, когда к высоким закрытым воротам крепости подъехал зомби-кар Кинского. Антон долго и настойчиво жал на клаксон, пока ворота наконец не открыли, и бронированная машина смогла въехать за пределы неприступных стен.