Почтовые открытки

Год из года Уиткин работал над усовершенствованием своего лагеря, рисовал эскизы застекленной террасы, гаража на две машины, еще одной ванной. Теперь в доме было больше комнат. Он планировал соорудить каменный очаг размером со сталелитейный горн. Рубил и складывал штабелями дрова. Построил дровяной сарай. Подумывал о сауне и бассейне, намеревался масштабно расширить патио и вымостить его плитняком. Действовал практично, внимательно изучал цены на пиломатериалы. Каждую весну менял грузовой пикап, отделывал его лакированными дубовыми рейками, на дверцах староанглийским шрифтом всегда было написано: «Вудкрофт».

Руки его окрепли и обрели силу, какой не имели даже в молодости. Тугие мускулы под старой кожей. Ладони затвердели желтыми мозолями, пальцы огрубели. Он мог бы быть плотником или работать на стройке.

Он говорил Ларри, что вынашивает мечту превратить свой лагерь в тихий приют после ухода на пенсию, может быть, приют для двоих, если он женится снова.

– Ты? Женишься снова? Ты – не из тех, у кого брак на первом месте. Ты женат на работе, Фрэнк. Если бы ты умел расслабляться, может, я бы тебе еще и поверил. А кого ты имеешь в виду, Минтору?

Ларри иногда привозил с собой женщин: Фриду, скульпторшу с густыми волосами цвета бизоньей шерсти; Дон, режиссершу-документалистку, готовившуюся к путешествию в Антарктиду; и Минтору, пышногрудую женщину – ровесницу Уиткина, которая занималась ксилографией и изображала в основном горилл на воздушном шаре. Да, вероятно, он подумывал именно о Минторе, женщине с небритыми стройными ногами, волосами, выглядывавшими из подмышек, и едкими замечаниями по поводу его плотницких трудов.

– Хочешь рисового пудинга? – спросила она однажды, открывая крышку корзины, набитой горшочками из городской кулинарии. А как-то раз привезла ему бронзовую дверную ручку-набалдашник с ободком из бисера и медную табличку, на обратной стороне которой была изображена женщина, стирающая в раковине корсет.

Крыша заброшенного фермерского дома, стоявшего ниже по склону, провалилась внутрь. Никто бы теперь не сказал, что там когда-то была ферма. Трейлерный городок широко разросся, по склону змеились ухабистые пыльные дорожки. Когда ветер дул с юга, Уиткин мог слышать рокот моторов и крики. Но на его высокой сотне акров дикий лес подступал еще ближе, деревья множились.

Ларри, погрузневший и утративший былую шустрость, говорил, что ходить по лесу стало трудней. Он отдувался и кашлял, поднимаясь по крутым уступам, которые добавляли лишние мили к дневному маршруту. Они бродили по лесу с ружьями, но редко стреляли из них.

– Фрэнк, я больше не могу. Никогда не думал, что так скажу, но я больше не могу совершать эти восхождения. Я слишком мало двигаюсь. Продавая картины, физически упражняться не приходится.

Они больше не были близки. Хотя оба притворялись.

Немногочисленные в лагере дубы мерцали листвой навстречу Уиткину, кусты и молодые деревца разных оттенков, казалось, выпрыгивали прямо перед ним из рыжевато-коричневой земли. Небо вибрировало, как туго натянутая кожа барабана после удара. Шаркая, он шел по траве цвета хлебной корки, по опавшим листьям цвета жженого сахара или обугленных писем, по ковру хвойных иголок, голову царапали корни, висевшие в воздухе там, где пласты почвы съехали вниз, обнажив их, сапоги скользили по бревну, перекинутому через ручей, – и так миля за милей, вдоль каменной стены, отклонявшейся к лесу и углублявшейся в него. Ларри все еще был нужен ему, чтобы показывать дорогу. Сам он не умел различать деревья, не мог определить направление ветра или лесных троп. Деревья беспорядочно наступали на лагерь. Колючие малиновые кусты прорастали под ступеньки.

Он принялся наводить порядок в природном хаосе. Волнообразная музыка леса, когда-то так ласкавшая слух, звучала теперь диссонансом, как неисправный громкоговоритель; однообразный гул, похожий на гул высоковольтной линии электропередачи, слышался у него над головой, когда он стоял в ожидании Ларри, который должен был загнать оленя, этот гул смущал его так, что он не услышал приближения оленя, лишь увидел промелькнувшую рыжевато-коричневую тень. Он никогда не хотел охотиться, делал это, только чтобы угодить Ларри, своему брату-незнакомцу.

Фрида была потрясена, когда Ларри, сидя в лодке Джека Кейзина на брезентовом палубном кресле, вдруг выгнул толстую спину, откинул голову назад, словно готовясь спеть какую-то арию, а потом перевернулся через подлокотник. Острый тромбоз коронарной артерии.