Почтовые открытки

Жарким ранним вечером она ехала в машине, слушая взволнованный голос диктора. Солнце било в глаза, и она замешкалась на вершине эстакады, вливающейся в автостраду. Толпа мужчин, размахивавших битами, набросилась на ее машину, тяжелые маленькие осколки лобового стекла посыпались на ее обтянутые юбкой колени, камень расплющил пальцы правой руки, стиснутой на руле; голос из радиоприемника сквозь звуки ударов и звон стекла звучал тревожно, словно диктор был рядом и заглядывал в машину, чтобы увидеть, много ли крови пролилось, или, может, кому-то отрезали язык и воткнули красную розу в кровоточащее отверстие?

Но она нажала на педаль газа и врезалась в ревущую толпу, постепенно прибавляя скорость. Ветер швырял стеклянную пыль ей на грудь. Маневрируя, она разогнала налетчиков, кроме одного, который, распластавшись на капоте, вцепился в рваный край дыры в лобовом стекле.

Она вела побитую машину через скопление пригородного транспорта, не снимая руки с клаксона. Что еще она могла сделать? Окружающие водители, завороженные голосом того же диктора, замедляли ход в потоке красных тормозных огней, съезжали на соседние полосы ради нескольких футов выгоды, рвались вперед, и, казалось, никто не замечал украшения на ее капоте. Чернокожий. Она видела его черные пальцы с побелевшими от хватки ногтями. Он по-прежнему держался. Выехав на среднюю полосу, она прибавила газу, щурясь от встречного воздушного потока. Выждав, когда позади нее образуется свободное пространство, она резко ударила по тормозам и увидела, как мужчина, перекувыркнувшись, рухнул на проезжую часть. Она снова нажала на газ, и машина подпрыгнула, переезжая через его ноги. Потом она остановилась прямо на средней полосе, выключила мотор и посреди застопорившегося движения стала ждать, пока под какофонию полицейских сирен, автомобильных магнитол и хриплых воплей чернокожего мужчины не подъехала полиция.

После этого у нее пропала охота одной ездить по Майами. Она вообще больше не хотела жить в Майами. Как и тысячи других людей, которые не желали больше оставаться в Майами. Гламурный город опустел, богатые люди и инвесторы бежали, не распродав свои кондоминиумы, не сдав офисные башни в аренду, побросав недостроенную недвижимость. Пала выбрала Хьюстон. Хьюстон – подходящее место для агентства путешествий, сказала она Дабу.

– Я хочу покончить с недвижимостью. Совсем. В деньгах у нас нужды нет. Ты будешь забавляться своими орхидеями, а это будет моим хобби. Для меня туристский бизнес – развлечение.

Они уехали в тот месяц, когда Христо[139] начал обертывать розовым пластиком острова вокруг залива. У Палы купальный костюм такого же цвета, подумал Даб. Цвета фламинго. В Хьюстоне ничего подобного быть не могло.

53 Фульгурит в форме кости [140]

– Вам следовало бы позвонить, – сказала девушка-регистратор. Плоское индейское лицо, очки с синеватыми линзами и мелированная завивка. – Доктор Гарч сам ведет дневник деловых встреч. Никто не знает, появится ли он сегодня вообще. Из города он вроде уезжать не собирался, но кто знает. – Она сказала, что Лоял может подождать в холле перед кабинетом Гарча. Если хочет.

Лоял просидел там все утро с костью динозавра, завернутой в газету, обвязанной бечевкой и прислоненной к стене за деревянным стулом. Добирался он сюда долго и трудно. Неделю провалялся в кузове своего пикапа с настигшим его снова проклятым бронхитом. Легкие уже никуда не годились. Спал он на переднем сиденье. Не выздоровевший до конца, неотчетливо представлявший себе даже, какое сейчас время года. Пикап тоже был не в лучшем состоянии. Время его вышло, мотор вот-вот загнется, система выпуска отработанных газов уже полетела. Проезжая по городу, машина ревела, как бомбардировщик.

В полдень регистраторша ушла на ланч, на каждом шагу шлепая своими китайскими матерчатыми туфлями.

Когда, звеня ключами, появился Гарч, Лоял спал, прислонившись затылком к стене и широко открыв рот. Проснувшись, он увидел мужчину невысокого роста, в готовом костюме, с взлохмаченными на макушке и коротко подстриженными на висках волосами, тонкими, как у мексиканского теледиктора, усиками и мягким подбородком. При виде Лояла, потянувшегося за костью, глаза у него засветились.

– Что-то принесли? – Он жестом указал на стол из огнеупорной пластмассы у себя в кабинете, под которым теснились коробки с костями, пыльными конкрециями[141], охряными известняковыми брусками, красными комьями. Лоял закашлялся; после сна он всегда надрывно кашлял, пока не начинал задыхаться.

– Когда-то я копал кости динозавров, искал ископаемые следы – в Дакоте, Колорадо, Вайоминге, Юте… Ну, это было лет двадцать назад и давно закончилось. Но я никогда не видел ничего похожего на это. – Он водрузил свою ношу на стол и отошел, предоставив Гарчу развернуть ее. Черт возьми, он чувствовал себя дрожащей развалиной. А Гарч был здоровым мужчиной в отличной форме, с твердой рукой. Кость походила на отполированный блестящий камень. Гарч склонился, пробежался по ней пальцами.