Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

Первый день нашего плавания был совершенно спокойный, но к вечеру уже поднялся ветер, а ночью начало покачивать уже довольно чувствительно. Поутру, как и надо было ожидать, значительная часть пассажиров не явилась к утреннему чаю. За обедом столы наполовину пустовали, за ужином и того более. Только на следующий день, когда ветер несколько утих и ясный, солнечный, довольно свежий день сменил непогоду, проголодавшиеся данники морской болезни рискнули спуститься в столовую, расположенную в носовой части корабля, где качка ощущалась сильнее, чем на корме и в средней части судна, где она была менее всего чувствительна.

При такой же ровной погоде мы обогнули берега Испании и Португалии, которые временами появлялись в виде узеньких полосок на отдаленном горизонте, и подошли к Гибралтару, где оба берега, как европейский, так и африканский, появились одновременно по обе стороны парохода. Миновали Гибралтар и безостановочно продолжали дальнейший путь по Средиземному морю к Мальте, где пароход должен был возобновить запас топлива.

Длинные дни монотонного плавания пассажиры коротали большей частью за карточной игрой и лото. Обширная кают-компания всегда была битком набита играющими. Я допускаю еще некоторое развлечение коммерческой карточной игре, где есть место для размышления, для комбинаций, словом, некоторая пища для ума, но совершенно не понимаю, как можно находить удовольствие в лото, а между тем несколько десятков игроков, дам и мужчин, часами просиживали, устремив глаза на расположенные перед ними карточки, лихорадочно передвигая по ним пуговки или мелкие монетки под зычный голос режиссера.

Редко кого можно было видеть за книжкой. Судовой библиотеки не существовало, и любители чтения должны были довольствоваться случайными книгами, взятыми с собой некоторыми запасливыми пассажирами. Неиграющие и нечитающие слонялись без дела по пароходу, останавливаясь иногда у борта, чтобы полюбоваться игрой дельфинов, что было единственным развлечением для глаза: шли мы вдали от берегов, земли – ни признака, даже чайки не появлялись, хотя они иногда удаляются от берегов на значительное расстояние. Некоторые же пассажиры избрали еще более простой способ коротать время в промежутки между принятиями пищи: они просто заваливались спать и довели эту способность спанья до весьма высокого предела.

Погода была все время пасмурная, довольно холодная; небо серое, вода свинцовая; на ту лазурь, с которой соединяется всегда представление о Средиземном море, и намека не было.

Мне лично скучать не приходилось, так как надобно было привести в должный порядок списки германской группы, проверить личные сведения о членах ее и т. п. Работа была довольно сложная ввиду того, что более или менее полные и достоверные сведения были даны немецкими комендатурами о бывших военнопленных. Немцы были сами заинтересованы в том, чтобы звание и состояние каждого лица были определены совершенно верно и точно, ибо по окончании войны они должны были получить возмещение от нашего правительства за содержание их. Не то было с беженцами. Списки на последних были составлены заведующими лагерями, то есть такими же беженцами, как и они, на основании личных опросов, так как мало кто имел при себе письменные документы. Еще в бытность в Берлине мне не один раз приходилось убеждаться, насколько осторожно нужно относиться к этим личным показаниям и какой строгой проверки они требуют. Припоминается мне по этому поводу рассказ А. П. Кутепова{242} о том, как он приводил в порядок Галлиполийскую армию{243}. Трудно было на первых порах разобраться ему среди обломков врангелевской армии, спешно эвакуированной из Крыма. Много было самозванцев, присвоивших себе вовсе не принадлежащие им чины и звания. Ему удалось путем перекрестных допросов поставить каждого на свое место, а для того чтобы отбить охоту к этому спорту, установил он и наказания, причем за норму принял день ареста за излишне присвоенную звездочку на погонах. Не столько самое взыскание, в сущности легкое, сколько эта норма, ставящая в смешное положение обнаруженного самозванца, возымели свое действие, и самозванство прекратилось.

У нас на корабле невозможно было применять подобную меру, пришлось удовлетворяться взаимными свидетельскими показаниями опрашиваемых, и многие лица так до конца и остались под сомнением.