Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

На обратном пути, уже по указанию одного сведущего человека из пассажиров, посетил я часовню, внутреннее убранство которой состояло из костей двух тысяч человек, убитых и умерших от ран во время вековых войн этой твердыни христианства против ислама. Все карнизы были унизаны сплошными рядами белых черепов с вечной улыбкой смерти на оскаленных устах. Стены были покрыты, как кружевом, причудливыми узорами, составленными из берцовых костей, ребер, ключиц идругих более мелких костей. Итальянец аббат любезно давал объяснения на английском языке, и в заключение так же любезно предложил внести посильную лепту на поддержание часовни.

Затем я посетил дом Совета Мальтийского ордена – старинное здание, интересный музей Средних веков. Главная достопримечательность – зало, в котором происходили общие собрания рыцарей. Зало напоминало базилику католического храма; в конце его, противоположном вход у, возвышалась эстрада, наподобие алтаря, а прочее пространство было занято креслами с проходом между ними посередине. Высокие готические окна в стене с правой стороны от входа проливали волны света на гигантские гобелены, которыми были сплошь покрыты остальные стены зала. Сюжетом гобеленов были сцены из исторического прошлого ордена. Человеческие фигуры по крайней мере в полтора раза более натуральной величины. Не удалось мне узнать, к какой эпохе относятся эти чудные произведения искусства, но, судя по свежести красок, не думаю, чтобы они были очень давнего происхождения.

На этом мне пришлось закончить осмотр достопримечательностей Ла-Валетты, так как нужно было спешить на пароход к ужину; обед-то я пропустил. Впоследствии, при взаимном обмене пассажиров своими впечатлениями об этом рыцарском гнезде, выяснилось, что я, в сущности, ничего не проглядел.

К вечеру погрузка угля была закончена, и на рассвете следующего дня мы покинули Ла-Валетту.

Судя по белым барашкам, которыми пестрело светло-синее море, отражавшее безоблачное небо, и по фонтанам брызг, вздымавшимся над молом, нас ожидала свежая погода. На лицах пассажиров, испытавших уже морскую болезнь, появилась тоскливая тревога, которая не оказалась напрасной. Тотчас же по выходе за ворота спокойной гавани нас подхватила крупная волна, идущая из Адриатического моря, и сразу же начало сильно покачивать и переваливать с боку на бок. «Могилев» был в особенности чувствителен к боковой качке, так как, переделанный из грузового парохода в пассажирский с приспособлением трюма, предназначенного для тяжелых грузов, в пассажирские каюты, он сидел неглубоко в воде, и красная полоса ниже ватерлинии далеко выходила из нее.

Весь день и всю ночь шли мы при такой погоде, и опять добрая половина пассажиров не покидала своих кают. Под утро ветер стих, и, когда чистые волны Средиземного моря сменились мутно-желтыми водами Порт-Саида[135], качка постепенно прекратилась. Мы стояли на якоре.

Отсюда начинались знакомые уже мне места по первому моему морскому путешествию в 1906 году. На низком песчаном берегу лежал перед нами Порт-Саид, обязанный своим существованием и процветанием исключительно Суэцкому каналу.

Вызвали лоцмана, так как подход к устью канала возможен только по определенному фарватеру, очищенному тралерами[136] от мин, обильно разбросанных немецкими подводными лодками во время войны. Как бы в назидание неосторожным судам, из воды торчали верхушки мачт двух парусников, наткнувшихся на мины.

В Порт-Саиде простояли мы несколько часов в ожидании очереди для входа в Суэцкий канал. Часть пассажиров съехали на берег, но я остался на пароходе, зная, что в Порт-Саиде смотреть нечего. Была возможность съездить по железной дороге в Каир, с тем чтобы оттуда проехать прямо в Суэц[137]. Это было бы, конечно, много интереснее, чем монотонное прохождение канала, но стоило порядочных денег, а ресурсы мои были очень и очень ограничены. По одежке протягивай ножки. Решил вторично полюбоваться безжизненной пустыней, по которой тонкой ниточкой протягивается канал, совершивший такой громадный переворот в мореплавании.