Под часами

— Вот я тебе сейчас пример приведу… уже говорила… у нас на чердаке книги хранились — обменный фонд, как я его называла… придут в местечко красные — папа шел на чердак и спускал вниз на полки запрещенную при царе литературу… красные отступают — идут белополяки… вся эта литература наверх под рогожу, а на полки учебники и Пушкин с Мицкевичем… а за ними следом немцы — что прикажешь делать? Гете на полку, да на немецком… у нас была большая библиотека… можно было и не менять декорации по-вашему, по-театральному говоря… но тогда бы после первой сцены я осталась сиротой… а так… скольких еще людей выучил твой дед… разве того не стоило?

— Это и есть великий компромисс?

— Возможно… я тебе рассказала, как было…

— Что же теперь делать?

— Желательно не только теперь, вообще задавать этот вопрос прежде действия… сегодня сплошные театральные термины… ты заразил меня… теперь бежать поздно… может быть, снять часть стихов… ведь отрицательный опыт…

— Когда меня сожгут на костре инквизиции, будет идти очень черный дым, потому что огонь доберется и до компромиссов… но, наверное, ты права… даже если я спасу лишь два стихотворения… это лучше, чем ничего… опять каяться… что потом про меня скажут…

— Не думай об этом… возможно ничего не скажут, потому что очень самонадеянно ждать реакции людей, а тем более истории… это еще и заслужить придется… сколько остается в безвестности, даже стоящее…

Результат всего произошедшего был настолько неожиданным, что все растерялись. Через неделю после пятничного просмотра, в понедельник Автору позвонила Надежда Петровна и заискивающим голосом просила выслушать ее внимательно, не сердится за несдержанность и неадекватную реакцию (так и сказала) и выполнить одну просьбу — позвонить по телефону Секретарю, который был на просмотре, он очень просил… Автор обрадовался только одному — что Татьяны не было дома, если бы она поняла, с кем он говорит и соглашается на это предложение — он бы ее потерял — это точно. Времени-то раздумывать не осталось: в три часа надо быть в райкоме…

Он посмотрел на часы и стал одеваться. Белая рубашка, галстук, костюм… нет, из зеркала смотрел чиновник… джинсы, ковбойка, свитер под горло…— теперь растрепанный несолидный студент или закомплексованный м. н. с… вельветовые брюки, джинсовая рубашка и куртка серого тона… но это не имело никакого значения… они пили чай в райкомовском буфете, и разговор шел такой доверительный со стороны старшего и спокойный, что было бы невежливым бросаться на несуществующую амбразуру… он рассказывал, как ушел на фронт со второго курса филфака… четыре года… артиллерийская школа и на передовую… три ранения… в партию вступил в сорок третьем… вернулся… куда? Да как у всех… тоже стихами баловался… а сказали надо хозяйство поднимать… да, как у всех… и в сельском хозяйстве поработал, и в промышленности…"Что ж они так буксуют?" — хотелось подначить Автору, но он промолчал…— теперь вот на идеологию бросили после ВПШ… так что он не со стороны, не на готовеньком…— и действительно так выходило…— и ему Пастернак не чужд… но не в этом дело…— Автор сидел весь втиснутый в один вопрос: "Зачем позвал?" Спектакль уже подправили. Пьесу сократили — ну, просто длинна была, а с ней и часть стихов… полюбовно… Пал Силыч ожил… с Наденькой помирился… Автору на все любовно отвечал: "А пошел ты!" "Зачем позвали?" Но вопрос задавать не пришлось. Секретарь сам очень мягко и, как само собой разумеющееся, сказал: "Вы умный и талантливый человек, горячился Автор — это понятно: родное детище и молодость… но мне сказали, что Вы все вместе нашли общий язык и сами между собой и с историей… я не об этом. Как Вы смотрите на то, что мы к вам будем обращаться иногда посмотреть спектакль, оценить, высказать свое мнение, чтобы это было мнение не со стороны, чтобы это специалист, так сказать, говорил с коллегами на одном общем языке… что вы не состоите… во-первых, не это главное, а убеждения, а они у вас очень подходящие, соответствующие — главное: неравнодушие, боль за дело, а при этом вполне можно вступить в ряды…

Он шел по улице, прокручивая все до мельчайших интонаций — все дело в них, в нюансах, и все же не мог никак понять, что произошло? Купили? Зачем? За какую цену? Он ничего не обещал. А его и не просили — вроде поставили перед фактом… это как же? Значит, он приходит к Иванову на просмотр, как этот приходил к нему, и должен сказать ему те же слова, что выслушал сам, кипя и еле сдерживаясь… или, следуя мудрому деду, советовать, какие книги поставить на полку?! Где тут граница, и можно ли ее не переходить… и как долго удастся идти вдоль нее… так ведь недолго и завербоваться… или уже? Влип?.. И никого не спросишь…