Под часами

Если, действительно, на небе есть Большая Книга на огромном столе у Бобе Лее… или на стеллаже много, много томов этой книги и можно раскрыть нужную на нужной странице и прочитать, что там написано… может быть, можно, может быть… узнать, что с тобой будет завтра… а, может быть, на странице, посвященной именно тебе, нарисована вся твоя жизнь, как географическая карта, и когда ты тоненькой указочкой коснешься какого-нибудь места, сразу расширится эта точка, и на всю страницу расположится, что с тобой будет… можешь узнать. Но изменить все равно ничего не сможешь… и это знание будет потом угнетать тебя тем больше, чем дальше отстоит от момента, когда ты его открыл…"многая мудрости порождает много печали… так зачем это?.. А еще страшнее, если ты заглянешь в эту книгу и увидишь, коснувшись прошлого дня, как не совпало в твоей жизни по собственной глупости или чужому злому умыслу то, что должно было быть, и что было на самом деле и осталось в твоей памяти горечью, болью и тяготой сожаления, что произошло, или же, наоборот, не произошло…

Эх, мама, мама… может, лучше было бы не говорить тебе об этой единственно Великой книге, книге Судьбы, в которую ты так верила… с детства… от своего деда передав ее мне…"многая мудрости порождает много печали"…

Теперь было все равно. Он испугался. Наверное по-настоящему — первый раз в жизни. Если случилось то, что случилось — это дорога в никуда… этот страх убьет его… зачем он не послушал Татьяну!? Только ничего ей не говорить… да как это сделать… эта рыжая — настоящая ведьма и читает мысли по лицу, по глазам, по интонациям голоса… по тому, как спишь, и как не спишь… по всем ясным только ей одной приметам… она будто не оторвалась, как все они, от природы за столько веков, засыпанных грехами человечества, а наоборот, существовала в нереальном времени и брала только то, что ей было надо, а не подсовывал день срывающимся голосом…

Нельзя ей говорить… и Пал Силычу тоже… да он и обещал молчать… связал себя словом… как это просто войти в круговую поруку… в круговую поруку страха… нет… если страха, кончилось то, ради чего он предполагал жить…

— Таня, я хочу уехать с театром…

— Куда?

— На гастроли… по стране…

— Зачем? — Удивилась Татьяна — Они же все-таки везут мою пьесу… предложили мне с ними… все оплачивают… дорогу, гостиницу, суточные…

— Да? И все остальное?

— Не понял? — Соврал он — Ты все прекрасно понял. — Возразила Татьяна. — И он тоже едет? — Автор хотел соврать, что не знает, но сообразил, насколько это глупо и сказал:

— Конечно, он же Главный режиссер… мы с ним новую пьесу будем обговаривать…

— А я?

— Что ты?

— Завтра утром скажешь мне, ладно…— она подошла к нему близко… совсем близко… на такое расстояние, когда все аргументы исчезают, слова бессмысленны и действует только природа, руководя инстинктами… она тряхнула рыжей копной, волосы полоснули его по лицу, обволокли запахом, единственным, таким неотвратимым в своей притягательности, таким просторным, что он сразу же утонул в нем, потерялся и забыл, зачем хотел врать, куда стремился убежать, и последнее, что еще вполне осознанно успел подумать: "Зачем? Убегать от того, к чему так рвался?!.."

Наутро он объявил, что никуда не едет… бог с ними с гастролями… садится дописывать рассказ, и кончен об этом разговор… но Татьяну не так просто было отстранить. Она стала возражать, что неплохо было бы ему проветриться…

— Нет. Если ехать — вместе…

— Ты же понимаешь, что это невозможно — у меня же заказ… театр, между прочим, тоже готовит премьеру… он хоть и кукольный, а страсти там не шуточные… я не могу их подвести, и не могу с собой тащить мастерскую… это у тебя — пишущая машинка и все…

— Нет. Я не поеду… я без всего этого…— он обвел рукой комнату, подохну там за месяц…

— Я тоже без тебя буду скучать… очень…— тихо добавила она, — но если захочешь… всего час лета, — ты же на халяву едешь… вот и потратишь зарплату… мы копить все равно не умеем…— она опять подошла близко… он положил ей руки на плечи и сказал голосом третьеклассника обещающего маме…— я обязательно прилечу…

Гастроли