Под фригийской звездой

Дело в том, что Турок, придравшийся когда-то к Щенсному у Михалека из-за «Козлова» вместо «Гживна», перешел в тайную полицию и начал, в частности, охотиться за голодающими, которые пытались стащить по паре буханок из фургона, доставлявшего хлеб Корбалю и в другие лавки на Гживне. Хлеб везли из пекарни ночью, до рассвета. Турок на лисий манер залезал в фургон и, прикрывшись буханками, караулил тех, кого хлебный дух одурманит и подведет под статью 257 Уголовного кодекса.

Щенсный, узнав, что из-за Турка посадили Квапиша, Франека Циховича и еще нескольких, решил проучить мерзавца, тем более что был знаком с возчиком и тот пошел ему навстречу: предупредил, когда будет ехать с «лисой» в фургоне, и попридержал коня у бывшей городской заставы. Щенсный стальным прутом пырнул несколько раз меж буханок; Турок, завопив, выскочил с пистолетом в руке. Тут его уже поджидал Баюрский, стукнул палкой по лапе и сгреб в брезент, чтобы отколошматить. Они б его обработали по первому разряду, но как на грех нагрянул патруль 14-го полка, и пришлось смыться.

Щенсный вскоре забыл об этом пустячном происшествии, а тут еще у него жену увезли в Кутно. Окружной комитет перевел ее на работу в уезд, и у Щенсного словно сердце вынули из груди, так ему стало до жути пусто и тоскливо.

Недели через две его предупредили, чтобы он вечерами был дома, потому что Магда приедет с литературой.

Действительно, в один из вечеров она приехала. Щенсный уже по ее торопливым шагам на лестнице понял: что-то случилось, а Магда, влетев с чемоданом, едва нашла силы выдохнуть:

— Застукали! Гнались на извозчике, сейчас будут здесь!

— Что ж, пусть замок поцелуют!

Сказав это, он запер дверь изнутри, вывел Магду через окно на толевую крышу, выскочил следом и потащил ее в сад, затем вдоль берега к мосту, оттуда через мост на ту сторону, к Зосе Кубяк.

В чемодане были воззвания ОК КПП к рабочим и крестьянам Влоцлавецко-Кутненского округа о едином фронте. Просматривая их, они видели, как сильно сработался уже Юлиан — некоторые буквы не пробивал совсем.

— Ему позарез нужен ремонт, — говорила Магда.

И оба снова почувствовали, что печатный станок Мархлевского для них живое существо, родной партийный товарищ.

Зося все забрала на Дольную улицу для распространения. Одну только листовку они оставили себе и именно она, чудом сохранившаяся, попала спустя годы в приложения к воспоминаниям.

Ночь они провели у Зоси, уступившей им свою комнату. Под утро Щенсный проводил жену на Лубу и отправился на «Целлюлозу», а после работы пошел домой.

Бронка рассказала, что шпики долго стучались, потом поджидали до утра. Она сумела предупредить Еву, и та не ночует дома.

Не успели они договорить, как явились с ордером на обыск сержант Папроцкий, Ясь и Турок (они все были турки, шпики эти, если б не провокация, им бы с нами в жизни не справиться).

— Что вы делали вчера в это время?

— Любовью занимался, а что?

— Ничего. И прошу не острить.

Они были в ярости, но о вчерашнем не спрашивали. Номер не удался. Искали, все перерыли, шиш нашли. Но Турок узнал Щенсного.

— Пан сержант, это тот с железкой, что меня в хлебе пырял.

Щенсный с негодованием отрицал, но Турок стоял на своем, и Ясь-заика поддержал его, сказал, что видел Щенсного на массовке, что он наверняка из ячейки.

— Вообще весь этот дом, — заявил Ясь, — одна сплошная ячейка.

— М-может, и т-ты т-тоже в яч-чейке? — обратился он к Бронке.

Девочка серьезно кивнула: да-да, она тоже. Ясь окинул помещение взглядом ищейки и, придвинувшись к Бронке, начал со слащавым лицемерием Иуды расспрашивать, кто еще принадлежит к ячейке.

— Еще Баська.

— А т-ты зн-наешь, гд-де эт-то?

— Конечно, что вы думаете, я маленькая?

— Ну-ну н-нет… Т-ты большая! П-пок-кажи где!

Они вышли следом за ней во двор и начали, крадучись, приближаться к сарайчику под каштаном. Бронка распахнула дверцу.

— Вот Баська в ячейке!

Их чуть удар не хватил, когда оттуда заблеяла старая коза.

— Вот всыплем тебе, — угрожали они Бронке, — тогда будешь знать.

И повели ее со Щенсным в следственную тюрьму. Бронка шла смело, сунув ладошку в руку Щенсного, всю дорогу подбадривала себя и его:

— Ничего не бойся, они только запугать хотят, ну а если даже… Димитров ведь не боялся…

Глава двадцать вторая

Бронку назавтра отпустили, но Щенсный влип всерьез и надолго. Нападение на сотрудника полиции — дело нешуточное, известно: либо трибунал, тут приговор ясен, либо обычный суд, и тогда девять лет.

Проходили дни и недели. Проходила жизнь где-то по ту сторону ворот.

Первого мая выпал снег, и бело-зеленый каштан во дворе поражал глаз тяжелым, сверкающим на солнце покровом. В один день две неожиданности — майский снег и далекая песня, доносящаяся с площади Свободы, «красная» песня. А здесь — человек, лишенный свободы. Клочок неба, и руки на решетке…