Под гнетом окружающего

— Да зачмъ я здсь живу, зачмъ терплю эту муку? Гостила бы у графини, такъ, по крайней мр, хоть не видала бы, что за жизнь идетъ дома, сердце бы не болло. Такъ нтъ, Михаила Александровича испугалась! И чего было бояться его? Ну, любитъ онъ меня, такъ была бы и сама счастлива, и его осчастливила бы. Повеселлъ бы онъ со мною. Недаромъ у меня характеръ веселый, да живой. «Вашего смха на двоихъ станетъ», говаривала мн Маша… Да, станетъ!.. А если онъ обманулъ бы? Ну, такъ что жъ? Хоть день пожила бы счастливо, хоть разъ пожила бы на вол; а бросилъ бы, такъ хуже не стало бы, чмъ теперь… Да если бы и хуже стало; ну, руки бы на себя наложила. Терпть бы не стала… Недаромъ же мать меня верченою, да шальною зоветъ!.. Вотъ вдь домовыхъ не боюсь, въ лсъ одна хожу, разъ побилась объ закладъ съ Машей, что по кладбищу ночью пройду, и прошла, а человка испугалась!

Не давали покою Лиз эти мысли, но она настойчиво гнала ихъ прочь, не сознавая, почему она ихъ гонитъ. Однажды ей было очень тяжело, когда неожиданно къ ихъ дому подъхалъ кабріолетъ Михаила Александровича.

Хозяйка, по обыкновенію, засуетилась передъ гостемъ и поспшила сказать:

— Извините, мн по хозяйству надо! Вы ужъ съ Лизой переговорите!

Задонскій молча поклонился. Дарья Власьевна скрылась, думая про себя: «Они побранились, они помирятся. Оно лучше, посл ссоры-то миле другъ другу будутъ!»

— Извините меня, Лизавета Николаевна, — начатъ вжливымъ топомъ гость, державшій себя какъ-то сдержанно и холодно:- вы ухали отъ насъ вслдствіе неосторожныхъ фразъ съ моей стороны. Я поступилъ опрометчиво. Я самъ очень хорошо знаю, что мн не слдуетъ искать вашего участія, вашего сочувствія. Я для этого слишкомъ изломанъ, слишкомъ испорченъ жизнью.

Лизавета Николаевна, дослушавъ эти жалостныя, чопорно произнесенныя фразы, подняла на Михаила Александровича свои большіе, откровенные глаза: они были полны слезъ и словно молили о пощад. Михаилъ Александровичъ длалъ видъ, что не замчаетъ этого скорбнаго выраженія лица своей собесдницы.

— Что же вамъ надо отъ меня? — спросила она такимъ спокойнымъ тономъ, который былъ какъ-то потрясающимъ своею безнадежностью.

— Я пріхалъ по порученію тетушки, она проситъ васъ, къ себ,- холодно и вжливо отвтилъ Задонскій.

— Я сейчасъ напишу ей нсколько словъ.

Лизавета Николаевна вошла къ себ въ комнату и сла писать письмо. Еи руки дрожали. На бумагу падали рдкія, крупныя слезы. Лизавет Николаевн казалось, что стоитъ сдлать еще одно усиліе, написать еще нсколько словъ — и побда надъ собою будетъ окончена. И въ то же время въ голов двушки невольно возникали смутные вопросы: «Да для чего эта борьба? Кто выиграетъ отъ этой побды? Не будетъ ли жизнь еще тяжеле?». Письмо писалось медленно…

— Ну, что же ты копаешься? Долго ли тебя ждать-то будутъ? — крикнула мать, входя въ ея комнату и дергая ее за рукавъ.

— Сейчасъ, только письмо допишу, — отвчала дочь, вздрогнувъ всмъ тломъ.

Ея думы мгновенно разсялись, и ей сразу вспомнился весь отвратительный семейный быть въ родномъ дом.

— Къ кому это? — спросила мать про письмо.

— Къ графин…

— Да ты не думаешь ли опять не хать?

— Да, не ду…

— Что-о! Да какъ ты смешь? Да ты знаешь ли, что я тебя веревками стащу туда!

Въ комнат поднялась буря.

Лиза, блдная, гнвная, поднялась во весь ростъ и остановилась передъ Дарьей Власьевной. Она злобно скомкала письмо и швырнула его въ лицо матери.

— Вотъ такъ, можетъ-быть, меня скомкаютъ!.. Я этого не хотла, вы настаивали… Я хоть минуту, да буду счастлива, а вы весь вкъ плакаться будете, — задыхаясь, проговорила она и, оттолкнувъ мать, съ бойкимъ и ршительнымъ видомъ вышла изъ комнаты…

Черезъ минуту, по дорог къ Приволью, несся щегольской кабріолетъ; въ немъ сидли Михаилъ Александровичъ и Лизавета Николаевна. Навстрчу имъ попался управляющій графини на бговыхъ дрожкахъ и пристально посмотрлъ на весело разговаривавшихъ молодыхъ людей.

— Вотъ пойдетъ разсказывать своимъ ангельчикамъ, что я зжу съ вами одна, — разсмялась Лиза.

— Это васъ смущаетъ? — спросилъ Михаилъ Александровичъ довольно холодно.

— Я теперь ничего не боюсь! — бойко отвтила она — Да и чего бояться? Вдь вс не лучше насъ! Они про насъ говорить станутъ, а мы про нихъ, — засмялась она.

Михаилъ Александровичъ зорко посмотрть на свою разгорвшуюся спутницу, и въ его голов промелькнула мысль, что эта двушка принадлежитъ теперь ему всецло…

IV

Задонскій не ошибся въ своихъ расчетахъ: молодая двушка отдалась ему всецло.