Под городом Горьким

– Не пущу!– Машка отвернулась от Канавщика, набросила защелку на двери. – Никого не пущу! Я бы, Витька, в Омск не поехала... Это я так сказала... больно далеко он, тот город... Больно чужой он... Дрова догорят, еще подкину... – и вот он, твой Омск, глупый! Это я про себя так сказала... Вишь, ожил... Глаза красивые у тебя... голубые... а завяли... погасли... Я не только печку, я и тебя, Канавщик ты мой, разожгу... Были бы дрова... А Тимка ломится, паразит! Не пущу-у!

Позже Канавщик все же написал брату Федору в Омск: дождался конца всех, досмотрел старых и беспомощных, готов приехать на постоянное место жительства в Омск. Написал просто так, от нечего делать.

Брат не ответил.

СИНОПТИК

Если и обращаются другой раз сельчане к Егору Цыбульке, то всегда с одной просьбой – какая, уважаемый, там у нас погода на горизонте? Что день завтрашний готовит? Не поленись – объясни. Нет, Егор не смотрит на небо, не приставляет козырьком руку ко лбу, а определенное время молчит –собирается, конечно же, с мыслями. Затем неторопливо начнет мастерить самокрутку, набьёт в ножку крепкого табаку, глубоко и смачно затянется, крякнет от удовольствия.

– А что нас ждет? – посмотрит на того, кто интересовался.– Много чего ждет. Хочешь знать? И ты, гляжу, как все... Ну-ну. Что с вами поделаешь!.. Обещал не заниматься больше прогнозами. А то, чувствую, по шапке дадут... Но – слушай. Так и быть. Земляку не могу отказать. Только – ша! По секрету скажу...

И начнет рассказывать Егор не о том, будет ли завтра снег или дождь, гроза или солнце, а станет рассуждать про жизнь, будет вгрызаться в нее, как тот шахтёр в слой породы, и обязательно про политику сыпанёт: давать прогнозы, так давать не жалея! Разве ж мало их, тех прогнозов, в его голове, на которой когда-то были густые, как смоль, волосы, а сегодня надежно – словно приклеилась – сидит на лысой сверкающей площадке кепка-восьмиклинка: в ней выдавал он еще, помнится, прогноз, долго ли продержится у нас сухой закон. На тот счет он заявил тогда убедительно, твердо: «Долго у нас ничего не бывает». Прогноз состоялся, авторитет Егора вырос, ему дали прозвище: «Синоптик». Закрепиться на этой общественной должности помог опять же Горбачев, ведь на удивление точный прогноз выдал он и о нём: «Говорит много. Натолчет лишнего. Больно близко к народу стоит, липнет аж к ним, не держит расстояние. Руководителю так нельзя. Люди на голову сядут, дай только послабление». Как в воду глядел Егор. Не ошибся, когда и у нас выбирали первого президента: «... Ведь я буду за него голосовать».

Проголосовал – и угадал. А это – опять же!– не лишь бы какие баллы к прежним.

– Ты б, Егор, за свои прогнозы погоды на жизненном фронте плату брал, – посоветовал ему как-то сосед Тимка.– Глядишь, и мне бы перепало кое-что. На сто граммов. А?

На такое предложение Егор только сморщился:

– Сам не пью и тебе не советую. Синоптик должен вести трезвый образ жизни, а то облажаюсь... Чего не наговоришь, хлебнув? Много кто, хлебнув, становится синоптиком. А проспится – и пшик... Вот так.

Тимке, или еще кому, ничего не оставалось, как поджать хвост и оставаться при своих интересах.

На той неделе не повезло Синоптику – простыл. И где, казалось бы, тот вирус ухитрился застать его врасплох? На ровном месте, можно сказать, поскользнулся. Солнечно, тепло на улице. А, вишь ты, подкралась болезнь, подстерегла.

– Это тебя Бог наказал, что говоришь много,– накинулась в очередной раз на старика жена , Лизавета: она, как заметили сельчане, ревновала Егора к той славе, что досталась ему одному, хотелось ее, той славы, хотя бы чуток, и ей. Однако, не фарт.

Егор молчал, только втянул – до конца, насколько смог–голову в плечи – не любил он слушать хулу на себя от жены, а спрятаться от нее не спрячешься, достанет своим ворчанием где угодно, она такая.

А Лизавета сыпала, не жалея слов:

– Кто тебя, осёл старый, просил прогнозировать про нашего председателя? А его и выперли. Теперь он дуется: это все дед твой своим языком напакостил... Отрезать бы язык ему. Вырвать. Нет, говорит, если грамотный такой, если уж и впрямь знал про меня, так пришел бы и рассказал, предупредил бы. Недалеко живу. Или в кабинет. Я бы, может, подготовился, вел себя более осторожно... осмотрелся бы по сторонам. А то как колом по спине. Внезапно. Средь белого дня. На людном месте. А?

– Так что, я к нему, к председателю, должен был переться, что ли?– шевельнулся на табуретке Егор.–Я? Мне надо то кресло или ему? За всеми не находишься. Я и так истоптался. Их, таких, кто не сегодня так завтра полетит с должностей, по моим скромным прикидкам, и в масштабе колхоза, и в масштабе государства, – ого сколько! За всеми не уследишь.

– Ты хоть государство не задевай, развратник!

–У меня что—«мерседесы» те есть , чтобы за всеми ими шастать, голову задрав? Или мне кто презентовал их? У меня даже телефона нету. А был бы!...

– Дай еще тебе телефон! – облизала губы Лизавета. –Вот тебе!

Она показала Егору то, что, по ее меркам, старик и заслужил,– фигу.