Под грозой и солнцем

Но Ларинен встал напрасно. К полудню поднялся сильный ветер, он все крепчал и крепчал. Буксир, видимо, укрылся где-нибудь в бухте ближайшего острова, чтобы переждать непогоду. К вечеру начался дождь. Вейкко забрался под одеяло и попробовал читать, но из головы не выходили мысли о буксире. Потом вдруг вспомнилась Ирина…

Вейкко измерил температуру. Опять почти тридцать восемь. Если так будет продолжаться, его действительно могут переправить в деревню. А уж как попадешь туда, то долго проваляешься в постели. Как же тогда с расчисткой стройплощадок и с котлованами? Скоро наступят морозы. Тянуть нельзя. Нет, Ларинен не хотел в деревню.

Фельдшер пугала опасными осложнениями. «Может быть, они свое дело и знают, — рассуждал Вейкко. — Но, надо сказать, изрядно преувеличивают опасность. В прошлый раз фельдшер договорилась до того, что даже намекнула о смерти, если, мол, больной не будет соблюдать ее предписаний». Вейкко стало смешно. На фронте он перевидал столько смертей, что сейчас улыбнулся при одной только мысли, что можно спокойно умереть у себя дома, в постели. Забавно! У гроба будут говорить об умершем только хорошие, задушевные слова. И никто не подумает, что человек часто нуждался в них при жизни.

Вейкко с теплотой вспомнил слова старого бригадира Ниеминена:

— Человеку нужно бы высказать все хорошее и плохое еще при жизни его, прямо в лицо, чтобы потом на могиле не держать торжественных речей. А то иногда слушаешь их, и кажется, что люди притворяются, говорят об умершем только одно хорошее. О плохом — ни слова. А припомнишь, так тот же оратор при жизни этого человека только и делал, что ругал его на чем свет стоит. На могиле нужно говорить не покойнику, он все равно ни черта не слышит, говори хоть того красивее. Живым надо говорить: так, мол, и так, товарищи, не плачьте. Слезами не поможешь. На свете всегда есть хорошие люди, да и новые подрастают.

Шум деревьев и монотонное накрапывание дождя убаюкали Ларинена, и он задремал. Свеча продолжала гореть.

Вдруг зашуршал брезент, и кто-то вошел в палатку.

Он приоткрыл глаза.

Перед ним стояла Ирина.

Вейкко так часто видел Ирину во сне, что и сейчас, взглянув на нее, спокойно закрыл глаза.

Но это была живая Ирина. Через минуту она тихо спросила:

— Вейкко, ты спишь?

Он снова приоткрыл глаза. Нет, это не сон и не воображение. В палатке стояла Ирина. На ее светлом плаще поблескивали капли дождя. А когда она сняла его, плащ зашелестел в ее руках, и на лицо Вейкко упало несколько капель.

Ирина присела на брезент, подобрав под себя ноги, как обычно делала дома, сидя на диване. Знакомым движением поправила мокрые на висках волосы.

Вейкко вскочил и сел на постели. Его лицо пылало, руки нервно теребили одеяло. Наконец он сухо спросил:

— Зачем ты пришла?

— Пришла потому, что узнала от Светланы о твоей болезни и… вообще о твоих неприятностях. Фельдшер из Кайтаниеми сказала, как тебя лечить, и послала со мной лекарства.

— Нечего меня лечить, — сухо сказал Вейкко. — Я совсем здоров. К тому же здесь есть люди, которые помогут мне, если надо.

— А я пришла и останусь здесь.

— Надолго?

— Навсегда.

— Отправляйся к своему… крымскому!

— Он больше не существует.

— Умер?

— Нет. К сожалению, жив и здоров.

Ирине и в голову не пришло, как больно задело Вейкко это «к сожалению». «Ведь как легко она может притворяться! — с горечью подумал он. — Так она, наверно, притворялась всю жизнь, а я, как слепец, ничего не замечал».

— Здесь тебе делать нечего, — с расстановкой проговорил Вейкко. — Тут тебе не Крым, а Карелия, и не город, а глухой лес.

— Я хочу остаться с тобой в этом лесу.

— Мне дано право решать, кто здесь может оставаться, а кто нет.

— Ты меня выгоняешь?

Взглянув на часы, Вейкко прислушался к шуму деревьев и тихо, нерешительно произнес:

— Уже поздно, темно, еще заблудишься.

— Вейкко, я очень виновата перед тобой, все это ужасно… — заговорила Ирина сбивчиво. — Мою вину ничем не искупить, и я не с тем пришла. Но если бы со мной случилась беда, ты бы как поступил? Вейкко, я знаю, ты бы не оставил меня в беде. Тебе самому очень тяжело. Вот я и пришла, чтобы помочь, если смогу. Будешь гнать, не уйду. Когда у тебя все уладится, тогда… Но и тогда у меня не будет возврата к прошлому.

— Что, разочаровалась? — язвительно спросил Вейкко. — Быстро!

— Ладно, можешь язвить, я вытерплю. Разочаровалась? Это не то. Я его прогнала. Навсегда. Тяжело мне было, Вейкко, очень тяжело, ты этого не знаешь. А теперь я пришла к тебе. Ты не можешь простить меня, я это знаю. Но скажи хоть, чем я могу тебе помочь. Я все сделаю, все! Как лечить тебя, это я уже знаю. В Кайтаниеми сказали. Лекарства принесла. А твое, другое… С тем хуже… Скажи, что делать…

Вейкко вздохнул, покачал головой.

— «Ты поболтай, а я лошадь подержу», — сказал бы Ниеминен.

— Я знаю, что ты мне не веришь…

— И не надо меня уверять. Что с тобой было, мне абсолютно безразлично. И я ни в какой помощи не нуждаюсь.

— Да, тебе все безразлично! — вздохнула Ирина.

Вдруг она вспомнила последнюю встречу с Робертом. Сейчас такой же разговор произошел между ней и Вейкко. Только роли переменились.