Под грозой и солнцем

Прибыв на место, мы прошли в новый дом правления. Председатель послал в поле за Дроновой. Вскоре в комнату вошла высокая, стройная блондинка лет двадцати пяти, одетая в лыжный костюм и русские сапоги. К желтым пушистым волосам прилепилась маленькая шапочка. Через плечо висела полевая сумка.

Председатель поведал Дроновой неприятную новость о сортовых семенах. Меня поразило ее спокойствие. Вместо того чтобы горячиться, она улыбнулась и кивнула головой.

— Все? — спросила она, когда председатель закончил.

— Завтра-послезавтра приедут. Надо быть готовыми к сдаче.

Дронова подошла к телефону и, назвав нужный ей номер, заговорила:

— Иван Николаевич, я соскучилась — давно не слышу вашего голоса. Нельзя шутить? Ну, не буду… Семена вам нужны? Что, распоряжение самого Толванена? Ай-ай, печально! Но вот что: Толванену нужно сперва подготовить проект резолюции, потом провести заседание комиссии, потом утвердить ее решение, затем нужны наряды, после нарядов, сами понимаете, нельзя без накладных и после накладных новые наряды на транспорт. Нет, далеко не все. Ей-богу, я знаю эту процедуру. Учтите, если будет хоть малейшее отступление от формальностей, — ни зернышка не получите. Поэтому мы можем спокойно посеять все зерно… О, вы так хотите? Тогда учтите, что мы достали эти семена через министерство. Чтобы их отнять, вам надо начать с коллегии министерства. Ну, тогда мы сдадим. И даже в двукратном размере — новый урожай к тому времени снимем. Что, и это не нравится? Ну, не буду шутить, скажу серьезно: таких законов и решений вы не найдете, чтобы отнять семена, предназначенные для сева. Другие сорта нам не нужны… Да, я понимаю. Но я вам дам добрый совет: перестаньте мучить себя, все равно ничего не получите. Нет, мы жаловаться не пойдем. Если хотите — вы жалуйтесь. Будете бороться? Вызов принимаем. Только зимой, раньше нам некогда…

— Ну и язык у тебя, Ольга Ивановна! — расхохотался председатель, когда девушка повесила трубку.

Дронова села за свой стол и занялась бумагами. Я заговорил с председателем. Вдруг она встала, подошла ко мне почти вплотную и спросила:

— Так это вы были в колхозе «Восход»?

— Да, я. А что?

— Разговаривали с Ниной Севриковой?

— И с ней разговаривал.

— И уже написали о ней?

— Не понимаю, что вас так…

— Я хочу поговорить с вами.

— И я хочу с вами поговорить.

Дронова сразу приступила к делу.

— Что вы написали или собираетесь написать о ней?

— Пока ничего. Вы, кажется, с ней учились?

— Да, мы учились вместе пять лет. Мы с ней хорошие подруги. Знаете, она была такая разбойница, но училась хорошо. Бывало… О нет, вам некогда слушать…

— С удовольствием слушаю!

— Я, как получила письмо, всю ночь не спала, все думала, вспоминала… Не узнаю Ниночки. Не такая она была.

— Какое письмо? Видимо, мы не понимаем друг друга.

Ольга Ивановна задумалась, потом медленно открыла полевую сумку, вынула толстый конверт, некоторое время вертела его в руках, потом протянула мне:

— Читайте. Вы должны это знать.

Почерк у Нины был мелкий, но четкий.