Под грозой и солнцем

— Как не писать? И в районной, и в стенной… И теперь в красном уголке висит газета с картинкой: лежит наш зоотехник на диване, прохлаждается, а коровы морды в окно сунули и кричат ей: «Иди к нам, мы ждем…» Обидно ей, ничего не скажешь.

Скотница возвратилась с девушкой, с которой я сегодня прошел три километра до правления колхоза и столько же обратно.

— Дядя Петри, что нового? — спросила она негромко.

Мне почему-то думалось, что зоотехник, которая не хочет, как я понял, работать в колхозе, должна быть модницей с накрашенными губами, с маникюром. А передо мной стояла простая девушка с широким лицом, немного вздернутым носом, каштановыми волосами и большими печальными глазами. И какая она маленькая и хрупкая! Как ей трудно, должно быть, ходить по плохой дороге!

Старик усердно подмигивал мне: дескать, это и есть зоотехник, буду ли я с ней разговаривать? Я отошел — пусть они занимаются своим делом.

Дядя Петри озабоченно сообщил Севриковой, что ночью отелилась корова. Теленок нормальный, а корова не может подняться и жалобно мычит.

— Что-то надо делать, Нина Николаевна…

— Пойдем, посмотрим. — Она подошла к корове, осмотрела, погладила и сказала: — Надо вызвать ветфельдшера.

Скотницы переглянулись: ученая, а без фельдшера не может.

— Я сама позвоню ей, — сказала Севрикова и вышла.

— А где телефон? — спросил я у старика.

— В правлении.

Значит, ей опять предстоял путь в шесть километров. Я вспомнил о загадочном отчете, за которым она ходила утром, и спросил у дяди Петри, что это означает.

— Отчет о работе молочнотоварной фермы, — пояснил старик. — Я, видишь ты, малограмотный, а зоотехнику председатель не доверяет. Сами там составляют.

Вскоре на дороге показалась двуколка. Резвой лошадью правил мужчина средних лет в полувоенной форме. Черная шинель была накинута на сиденье.

— Наш председатель, — сказал дядя Петри.

Председатель остановил лошадь. Я подошел к нему, поздоровался и назвал себя. Он предложил проехать с ним в правление.

— Хочу познакомиться, как у вас тут… — сказал я неопределенно, когда мы выехали за деревню.

Председатель испытующе посмотрел на меня и заговорил:

— Это хорошо, ознакомитесь и напишете. А то был у меня тут корреспондент из районной газеты, осматривал все, допрашивал меня целый день, а потом пристал: пиши. Я ему говорю: «Что ты, братец, — целый день меня мучил, а теперь я же и писать за тебя должен! Дудки».

— А почему же не написать?

— Некогда мне. Все на мне одном лежит.

— Людей мало?

— И то верно. А из тех, кто есть, опереться не на кого. Все сам. Никому доверить нельзя.

Воодушевившись, он заговорил о делах колхоза:

— Новый скотный двор строю да еще электростанцию, вместе с соседом. Строительство у меня большое, а плотников мало. Сейчас все придется приостановить, пока с севом не закончу. Нынче расширяю посевную площадь…

Я с любопытством посмотрел на председателя. Богатырского телосложения, кажется энергичным, но не слишком ли много он берет на себя — всюду один.

В правлении, ни с кем не поздоровавшись, он широким шагом подошел к столу, сел, подписал какие-то бумаги, протянул их счетоводу, откинулся на спинку кресла и пристально посмотрел на сидевшую здесь Севрикову. Та смутилась и поджала под стул ноги.

— Вы сегодня чем занимаетесь, товарищ Севрикова? — сухо спросил председатель.

— Ждала отчет, надо подписать и отправить.

— Да, хорошо ждать, когда люди делают. — Председатель многозначительно взглянул на меня. — Ну, а что дальше?

— Была на скотном дворе. Корова неудачно отелилась. Из района приедет ветфельдшер.

— Так. Скажите, а отруби не отсырели в передней скотного двора?

— Кажется, нет. Дядя Петри проверял.

— А вы — нет?.. Хорошо ли чистят турнепс? — в голосе председателя все явственнее чувствовалось раздражение.

— Дядя Петри не жаловался…

— Дядя Петри?! — вдруг хрипло выкрикнул председатель. — Вы все готовы свалить на дядю Петри! Ему седьмой десяток, а вам и двадцати пяти нет. У него образование три класса, а вы институт окончили. Как вам не стыдно!

— А вы на меня не кричите! — Девушка вспыхнула, встала и вызывающе посмотрела на председателя. В этой позе, с откинутой назад головой, с дрожащими губами, она казалась смешной забиякой. — Вы не имеете права кричать на людей. И я прошу…

— Вы мне нужны здесь, как телеге пятое колесо, — буркнул председатель и добавил: — Дали бы только замену.

Девушка выскочила из помещения, сильно хлопнув дверью.

— Вот послали наказание! — вздохнул председатель. — Толванен говорит: воспитывай. А каково ее воспитывать! Слова нельзя сказать.

На следующий день я решил поговорить с зоотехником. Застал ее дома. Она жила в маленькой комнате, выгороженной в большой карельской избе. Пол из широких досок был когда-то покрашен, но краска стерлась, и он пестрел пятнами неопределенного цвета. Маленькое окно покосилось. Обои на стенах давно потеряли первоначальный цвет и местами сморщились. Некрашеный стол из грубых досок, простая кровать, покрытая одеялом, два стула составляли мебель. На столе — груда книг и большой групповой снимок выпускников института.