Под грозой и солнцем

— О ней можно много говорить. Не проходит ни одного районного совещания по сельскому хозяйству, чтобы не склоняли ее фамилии. Работала в райсельхозотделе, но не оправдала доверия. Послали ее в колхоз, с соответствующей характеристикой, конечно. Но и там не уживается. Работает плохо, оторвалась от масс. Критикуют ее на каждом собрании, но критику она не воспринимает, не любит. — Он помолчал. — Да, не пользуется Севрикова доверием. Есть данные, что она и в институт попала только потому, что отец занимает видный пост.

— Давно окончила?

Толванен потянулся к маленькому столику и нажал кнопку. Вошла секретарша.

— Зайдите к Елене Ивановне и принесите личные дела агронома Дроновой и зоотехника Севриковой.

Посмотрев личные дела, Толванен удивился:

— Интересно: та и другая окончили один и тот же институт и в одно время… Только разные факультеты.

Поинтересовавшись подготовкой к севу в районе, я поблагодарил Толванена и вышел. От реки тянуло прохладой. Ветер доносил со стороны леса терпкий запах смолы. На берегу громко перекликались ребятишки. Я подумал, что скоро мой отпуск, а о путевках еще ничего не слышно. Потом я заставил себя думать о беседе с Толваненом. Он натолкнул меня на интересную мысль: два специалиста, вместе учились, одновременно окончили институт, работают в одинаковых условиях, а к делу относятся по-разному. Но… надо докопаться до причин! Или можно написать зарисовку об агрономе и фельетон о зоотехнике…

На следующий день я доехал на попутной машине до одной из деревень колхоза «Восход». До правления оставалось еще километра три.

Снег на дороге уже растаял, но мерзлая земля еще плохо впитывала воду. На полях стояли лужи. На открытых местах влажный ветер гнал по лужам мелкую рябь. Под ногами чавкало густое месиво глины. На обочине дороги одиноко стояла застрявшая грузовая машина. Шофер, по-видимому, пошел в деревню за помощью.

По дороге впереди меня, бойко перепрыгивая через лужи, шла девушка в черном пальто и маленьких испачканных грязью сапожках.

Я догнал девушку и спросил, где правление колхоза. Она показала рукой вперед и ускорила шаги, явно не желая вступать в разговор. Следом за ней я вошел в правление — старый карельский дом с высоким крыльцом.

В правлении стояла тишина. Счетовод и еще какая-то женщина ответили на приветствие, не отрываясь от работы. На вопросительный взгляд моей спутницы счетовод изрекла:

— Ваш отчет еще не готов. Зайдите под вечер.

Девушка нахмурилась, потопталась на месте и вышла.

Я спросил, где председатель. Оказалось, он утром уехал в районный центр и вернется только под вечер. Я поинтересовался животноводческой фермой. Выяснилось, что она там, откуда я только что пришел.

Пришлось отправляться в обратный путь. И снова впереди меня шла моя недавняя спутница. Значит, она должна была пройти шесть километров по грязной дороге только для того, чтобы услышать сухо брошенную фразу: «Ваш отчет еще не готов, зайдите под вечер».

Вернувшись в деревню, я отправился на скотный двор. Он размещался в старом, построенном еще до войны помещении. Однако неподалеку строилось новое.

Заведующий молочнотоварной фермой — маленький старик с клинообразной рыжей бородкой, в тулупе, подпоясанном ремнем, бойко двигался по проходу и с удовольствием рассказывал о своем хозяйстве. После войны на ферме сооружены водопровод, электрический насос, автоматическая подача воды, точнее — не совсем автоматическая. Коровы сами «управляют» механизмом включения и отключения воды. Они нажимают на пластинку мордами, когда хотят пить. Из кухни в коровник по подземным трубам поступает теплая вода. Во дворе стоят машины по очистке и измельчению корма.

Старик, или просто дядя Петри, как его все называли, заметив мое любопытство, хотел было подробно рассказать мне о каждой корове. Но меня интересовало другое:

— А как у вас тут работает зоотехник Севрикова?..

— Нина Николаевна? — переспросил старик, и глаза его потускнели.

— Да, она. Как с делами управляется?

— Не знаю, дорогой товарищ, как тебе и сказать. Тяжело ей тут.

— То есть почему? Условия у вас, что ли, плохие или как?

— Смотрите сами, — старик обвел рукой вокруг. — Но не в этом дело.

— А в чем?

— Не знаю, дорогой товарищ, не знаю. В чужую душу не заглянешь… Может, хотите посмотреть кормокухню?

— Но свое дело она знает? — не отступал я.

— Не нам судить. Я три класса окончил, а она… Ей виднее, как там по-ученому за коровами ухаживать. Мы своим умом… Мне вот уже седьмой десяток, четыре войны прошел… Так как насчет кормокухни?

Не хотел дядя Петри говорить о зоотехнике, но я настойчиво возвращал его к этой теме, и он говорил, глядя в сторону:

— Не любит ее начальство, и она на всех нас без души смотрит, будто мы ее обидели. Все молчит, будто все ей чужие. — И, по-видимому, чтобы отвлечь меня от неприятного для него разговора, предложил: — Не хотите ли молочка? Мы это мигом…

— А где бы мне с ней встретиться?

Старик, словно нехотя, окликнул одну из скотниц:

— Сбегай за Ниной Николаевной. Только не говори, что товарищ из газеты спрашивает… А то не придет, — пояснил он мне.

— О ней уже писали?