Под итальянским солнцем

Анна с подачи Сабрины и Козимы все-таки согласилась участвовать в передаче «Их кто-нибудь видел?», но теперь, когда на ведущую было совершено покушение, она не знала, состоится ли эфир. Два человека чуть было не поплатились жизнью у них в Аверане, где, сколько она себя помнит, вообще никогда и ничего не случалось. Она изначально подозревала – с дочерью что-то произошло в Риме, она что-то от нее скрыла. Поэтому пропажу Беатричи она воспринимала как последствие каких-то римских событий, о чем и сказала полицейским и с чем была совершенно согласна Сабрина. Но теперь, в свете последних событий, Анна изменила свое мнение и мысленно уже в сотый раз пыталась представить себе, что же могло случиться за те пятнадцать минут, за которые Беа так и не дошла до дома Козимы.

С каждым прошедшим днем на нее нападало такое отчаянье, что ей было тяжело не только говорить, но и думать. Оно, как зверек, сидело внутри, царапая когтистыми лапками по сердцу, и это причиняло такую мучительную боль, что она больше не могла ее терпеть. Ее удивляла настойчивость полицейских, с которой они, как ей казалось, прицепились к Маурицио. Ведь то, что он нашел телефон Беа, наоборот, должно было помочь следствию и скорее всего подтвердить его невиновность и желание сотрудничать. Она никогда не видела свояка таким подавленным, да и обстановка в семье Козимы была настолько напряженной, что Анна, приходя к ним, чувствовала себя еще хуже, чем в своем доме, в одиночестве.

Маурицио, всегда работающий с утра до ночи, теперь, видимо, вообще поселился в полях, а если и появлялся дома, Козима и Сабрина полностью игнорировали его. «И ведь тарелки супа не нальют», – подумала Анна, увидев как-то вечером, как Маурицио вернулся после работы и, сгорбившись, прошел к себе на кухню.

Несколько раз она замечала, как Сабрина при ее появлении резко прерывала разговор с матерью – видимо, самые худшие предположения они не хотели озвучивать в ее присутствии, но ей было просто не до этого.

Находясь у них, Анна просто молча сидела на диване, иногда выходя в сад, не обращая внимания на то, что творится вокруг. Козима всегда была неразговорчива, а сейчас превратилась в молчаливого сфинкса, изредка бросая указания Сабрине, и только украдкой поглядывала в сторону сидящей на диване Анны, наверное, уже не зная, что сказать и как утешить.

Полиция запросила распечатки всех телефонных номеров, с которых получала звонки и сообщения Беа, но это почти ничего не принесло. Единственное, что показалось им странным, – это количество сообщений, которыми Беатриче обменивалась с Ивано. Но главное, как поняла Анна, это то, что специалисты смогут изучить и прочесть все эсэмэс и установить маршрут передвижений Беатричи, а это наверняка внесет какую-то ясность во все произошедшее.

И еще ей не давала покоя одна мысль, которая поначалу только промелькнула в сознании, но со временем уже не выходила из головы. Анна решила для себя, что если Беа так и не найдется, прямо после передачи на телевидении она пойдет в полицию и расскажет все, даже если это не имеет прямого отношения к исчезновению ее дочери.

«И все-таки ведь никто не мог знать, никто не мог знать», – не уставала повторять она.

Глава 20

Процедуры были окончены, в больнице остался только дежурный врач, и наконец – то на этаже воцарилась тишина.

Какие же они все-таки шумные, эти итальянцы!

Здесь никто не соблюдал приемных часов – целый день по коридорам шастали посетители, просто разговаривали и смеялись, хрустели чипсами и хлебными палочками, а когда прощались, считали своим долгом уже с улицы крикнуть еще раз: «Салюти!» Из окна палаты им отвечали таким же криком: «Чао!»

Больница была небольшая, всего в два этажа и, что называется, семейная, но не по признаку частной собственности, а по состоянию души – все здесь шутили и улыбались, да так, что Лола забывала, что она на больничной койке. Атмосфера была на удивление душевная.

Лола открыла компьютер и, чтобы не терять понапрасну время, решила подготовиться к передаче. Тем более что начальство дало добро на проведение программы прямо с пластырем (врач разрешил снять только через неделю) и пластмассовым ошейником. Ну царапины она как-нибудь замажет тональным кремом, а остальное – производственная травма.

Когда она объяснила режиссеру, в каком она состоянии, подтвердив при этом, что сможет вести программу, то получила с его стороны такую поддержку, услышала в его голосе такое воодушевление, что даже не сразу сообразила, что ее, мягко говоря, необычный вид должен был привлечь зрителей и повысить рейтинг, что, по-видимому, и окрылило режиссера.

Она видела неоднократно, как здесь вели эфиры беременные, которые чуть ли не отправлялись в роддом прямо из студии, или журналисты с загипсованными ногами и руками, так что пластмассовый ошейник на шее считался вообще нормой.