Под южными небесами

"Ухаживаетъ за мной капитанъ, настоятельно ухаживаетъ", рѣшила она про себя и улыбнулась. "А мужъ ничего не замѣчаетъ. Что если-бы онъ замѣтилъ? Впрочемъ, если-бы онъ что-нибудь замѣтилъ, то ему можно сказать, что въ Испаніи это такъ принято, что здѣсь легкія вольности допускаются, такъ какъ мужчины здѣсь всѣ пылкіе... Да и въ самомъ дѣлѣ, можетъ быть, здѣсь такъ принято. Южный темпераментъ. И наконецъ, что-жъ тутъ такого пожать женщинѣ ножку? Къ тому-же сдѣлалъ онъ это какъ-бы невзначай. Обо мнѣ капитанъ судитъ по своимъ испанскимъ женщинамъ. А испанки всѣ кокетки. Ну, что-жъ, пококетничаю и я съ нимъ немножко. Это и передъ мужемъ не будетъ грѣшно, Не пойдетъ-же у насъ дѣло въ серьезъ".

Начался обѣдъ. Мужчины пили усердно. Для храбрости передъ капитаномъ Глафира Семеновна и сама не отказалась отъ рюмки аликанте и рюмки малаги. За жаркимъ капитанъ, разгоряченный виномъ, снова пожалъ ей ножку. На этотъ разъ она уже смутилась меньше и не отняла своей ноги.

Николай Ивановичъ то и дѣло чокался съ капитаномъ и ужъ изрядно захмелѣлъ. За обѣдомъ онъ увѣрялъ капитана, что поѣдетъ провожать его въ Барцелону и побываетъ у него на суднѣ.

-- Также навѣстимъ и старика Хозе! Хорошій старикъ падре Хозе!-- хвалилъ онъ капитану монаха.-- Гдѣ онъ тамъ у васъ въ Барцелонѣ живетъ? Въ монастырѣ что-ли?

-- Падре Хозе?-- спросилъ капитанъ.-- Падре Хозе есть священникъ отъ флотъ.

-- Флотскій священникъ? Священникъ на кораблѣ? Боже мой, да это прелесть что такое! Это значитъ совсѣмъ, что называется, ходовой монахъ. Я знаю монаховъ на судахъ. Совсѣмъ свѣтскіе люди! Ну, и выпьемъ тамъ у васъ въ вашей Барцелонѣ всѣ трое вкупѣ,-- закончилъ Николай Ивановичъ.-- Онъ теперь гдѣ-же, самъ старикъ падре Хозе?

-- Сегодня вечеръ онъ ѣдетъ на Барцелона,-- былъ отвѣтъ.

-- Ну, вотъ и отлично. За здоровье падре Хозе.

Всѣ чокнулись и выпили. Не отказалась и Глафира Семеновна отъ вина, пригубила, опустила руку подъ столъ, чтобы отереть ее о салфетку, и вдругъ почувствовала подъ столомъ прикосновеніе къ своей рукѣ руки капитана. Она вспыхнула, хотѣла отдернуть свою руку, но капитанъ уже держалъ ея руку и крѣпко жалъ. Она хотѣла высвободить руку, но боялась рѣзкаго движенія, боялась, что мужъ замѣтитъ это движеніе, и сидѣла, не шевелясь. А капитанъ продолжалъ жать руку. Темнѣло. Наступалъ вечеръ. Глафира Семеновна сообразила это и, пользуясь сумракомъ, сдѣлала сама отвѣтное рукопожатіе капитану.

Совѣсть немного упрекнула ее, но она тотчасъ же успокоила себя, сказавъ себѣ мысленно: "что-жъ, вѣдь это только шалость, простая невинная шалость, а отчего-же мнѣ и не пошалить немного за границей? Такъ-ли еще шалятъ наши дамы за границей!"

На верандѣ зажглись огни. Заблистало электричество. Глафира Семеновна старалась ужъ не опускать руки подъ столъ.

LXXXII.

Вечеръ супруги Ивановы окончили въ кафешантанѣ, куда капитанъ отвезъ ихъ послѣ обѣда, чтобы показать, какъ танцуютъ гондаго и качучу. Хересъ, аликанте и малага сдѣлали свое дѣло: Николай Ивановичъ и капитанъ были совсѣмъ пьяны. Подгуляла и Глафира Семеновна, чтобы быть смѣлѣе съ капитаномъ, и въ концѣ обѣда, когда капитанъ поднесъ ей букетъ изъ розъ, купивъ его у дѣвочки-цвѣточницы, шнырявшей мимо столовъ, начала жаловаться на супруга.

-- Только отъ постороннихъ и получаешь букеты, а вотъ мужъ, родной мужъ, во все путешествіе ни разу не вспомнилъ обо мнѣ и не поднесъ даже одного цвѣточка,-- говорила она.-- Понимаете, капитанъ, ни одного цвѣточка. Въ Біаррицѣ рай насчетъ цвѣтовъ, а онъ ни-ни...

-- За то три или четыре купальныхъ костюма...-- попробовалъ замѣтить Николай Ивановичъ.

-- Сама себѣ купила костюмы, а вовсе не ты...

-- Да вѣдь деньги-то изъ одного кармана. Другія дамы весь сезонъ купаются въ одномъ и томъ-же костюмѣ, а ты три-четыре... А сколько шляпъ въ Парижѣ! Сколько...

-- Смотрите, капитанъ, онъ уже упрекаетъ. Вы понимаете: упрекаетъ...

-- Сси, сси, сеньора...-- отвѣчалъ капитанъ, пуская струйки табачнаго дыма отъ папиросы.

-- Спрашивается, развѣ это мужъ? Развѣ это любящій мужъ?-- продолжала Глафира Семеаовна.-- Увѣряю васъ, онъ иногда бываетъ хуже дерева... Какъ камень какой-то... Ни поэзіи, ни-ни... Ничего такого...

-- Какая-же, мать моя, поэзія, если мы пятнадцать лѣтъ въ замужествѣ! Поэзія -- это у новоженовъ,-- отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

Языкъ его заплетался.

-- Слышите, слышите, капитанъ, что онъ говоритъ!-- воскликнула супруга.-- Нѣтъ, небось ты вчера доискивался поэзіи, блуждая по темнымъ улицамъ и отыскивая испанокъ по балконамъ, передъ которыми будутъ распѣвать серенады. Что? Поймала? Въ лучшемъ видѣ поймала. А про жену ты говоришь: какая-же поэзія!

-- Да я вовсе не про жену... А что насчетъ испанокъ...-- оправдывался супругъ.

-- Молчи. Оправданья тебѣ нѣтъ.

Выходило нѣчто въ родѣ ссоры. Капитанъ видѣлъ, что это надо прекратить. Онъ поднялъ рюмку съ остатками малаги и произнесъ:

-- Будь здравъ русски женщинъ!

Супруги чокнулись съ нимъ и допили остатки вина.

За обѣдъ было уже уплачено. Они стали собираться уѣзжать. Николай Ивановичъ поднялся изъ-за стола и покачнулся.