Под кожей – только я

— Прежний мессер, Манфред Вагнер, был одержим мечтой о вечной жизни, — неожиданно сказал Фогель. — Однажды ему рассказали о нищем ученом, которого в научных кругах поднимали на смех, считая мечтателем, сумасшедшим. На самом деле сделанные им разработки в области оцифровки сознания и переноса на внешний носитель, будь то живое существо или хранилище файлов — катастрофически опережали время.

Лука уже не улыбался. Он слушал старика с напряженным вниманием, каким-то чутьем угадывая, что эта история — не просто занимательная побасенка.

— А дело было в том, что он, в отличие от ученых собратьев, не располагал неограниченным запасом времени: его жена попала в тяжелую аварию и находилась в коме. Все сбережения уходили на оплату больничных счетов. Врачи отказывались обнадежить прогнозом, что однажды наступит день, когда она откроет глаза и назовет его по имени… Ситуацию осложняло то, что у него осталась маленькая дочь. Которая нуждалась в материнской заботе. А еще — в новых платьицах, теплых сапожках и молоке на завтрак. Денег вечно не хватало. Он, этот горемыка-ученый, уже совершенно отчаялся и даже грешным делом подумывал… — старик провел рукой по лицу, стирая невидимую паутину. — Впрочем, речь не об этом. Однажды раздался звонок: советник мессера назначил ему аудиенцию. На следующий день, в два, прямо в лаборатории. Поначалу тот подумал, что ослышался. Или все это — галлюцинация, вызванная бессонницей и истощением. Но он чуть свет явился в лабораторию, надел почти свежий костюм, выбросил все разбитые склянки и пробирки и чуть не спятил, дожидаясь, пока наступит назначенный час.

— И что же сделал советник?

— О, в ту, первую, встречу он проявил себя как истинный благодетель. Ангел-хранитель с неограниченным финансовым лимитом. Новейшая лаборатория, полная свобода действий, любые траты… Впервые за долгое время ученый был занят только чистой наукой. И, смешно сказать, даже приобрел некоторую известность и авторитет в научных кругах. Те, кто еще вчера высмеивали его исследования, залебезили, увидев за его плечом сильного покровителя. Частенько случалось, что он пропадал в лаборатории целыми сутками и спал там же, на кушетке, когда уже ничего не соображал от усталости. Метроном тикал неумолчно — днем и ночью, днем и ночью, — отсчитывая минуты, дни и годы жизни его жены. Но то, что безупречно выглядело на бумаге в теоретических выкладках и расчетах, в реальности оборачивалось еще одним неудачным экспериментом. Он был разбит постоянными неудачами, раздавлен. И, уже почти не веря в успешный исход, в очередной раз оцифровал сознание хищного зверька из семейства кошачьих и трансплантировал его мыши. И случилось чудо.

— Неужели ему удалось?.. — ахнул Лука.

— Да, грызун не только выжил, но и, кажется, уверовал в собственное превосходство над собратьями: стоило выпустить его в большую клетку, как он устроил засаду, а потом набросился на ничего не подозревающую мышь и перегрыз ей глотку. Не прошло и часа, как он истребил всех. И устроил пир. Это было омерзительно, омерзительно… Но советник мессера смеялся до слез, когда ученый рассказал о ходе эксперимента. После этого все наконец-то сдвинулось с мертвой точки, — Фогель горько усмехнулся. — Ученый вживлял оцифрованное сознание льва в мелкую шавку, и та оглашала лабораторию жалкой пародией на царственный рык. А особаченная кошка при виде чужих издавала хриплые отрывистые звуки, напоминающие лай, виляла хвостом и даже таскала поноску. И хотя все подопытные животные не протянули долго, советник мессера, который прежде не вмешивался в ход экспериментов, требовал скорее перейти к испытаниям на человекообразных. Доводы ученого о том, что еще слишком рано, не все механизмы изучены, он просто отметал. И тот сдался. При лаборатории жила пара обезьян — орангутанг и шимпанзе. Он оцифровал их разум и поместил в другое тело: как будто поменял местами. Комедийная коллизия, известная еще со времен Шекспира. В следующие три дня оба издохли. Дело не в физиологии: операция прошла на редкость успешно. Животные просто сошли с ума. Видели в соседней клетке себя и сначала бесновались, расчесывая шкуру в кровь, словно собирались содрать ее, как неудобную, тесную одежду, а затем впали в полную апатию, игнорируя любые лакомства.

— И что же советник?