Под кожей – только я

— Немногим людям удается завоевать расположение советника Юнга. Раскрой секрет, чем ты его пронял?

— Да ничего такого. Просто старик мается со скуки в запредельных чертогах разума, вот и нашел развлечение — я был там вроде дрессированной обезьянки, которая забавляла его своими ужимками и прыжками.

— О нет, здесь ты точно не прав.

Ли Чи медленно покачала головой, размышляя над чем-то, а затем, вскинув тонкие запястья, одну за другой вытянула шпильки, которые скрепляли сложный узел на затылке. Ее волосы, всегда уложенные в замысловатые прически, заструились, как черный шелк, в лучах закатного солнца. Поймав завороженный взгляд Луки, Ли Чи улыбнулась, и он смущенно отвел глаза.

— Я так мало знаю о тебе. Ты — одна сплошная загадка, Лукас Вагнер.

Лука нахмурился.

— В чем дело?

— Не люблю, когда мне приписывают эту фамилию.

— Но ты Вагнер по крови.

— Моя семья — это Йоана Стойчев, которая меня воспитала и была мне, как мать.

— Была?

— Да, она погибла. Когда я сбежал из Бремена, Вольф взбесился и отправил по моему следу ищеек. Они предполагали, что в первую очередь я постараюсь разыскать ее. И были правы… Но она не выдала меня.

— Ох, мне так жаль, поверь…

Лука молчал, глядя, как медленно закатывается солнце в пылающее море облаков. За все месяцы скитаний он ни с кем не говорил о смерти Йоаны. Новые знакомые, которых он встречал в портовых городах и во время рейсов, иногда в порыве откровенности делились с ним историями своей жизни, рассказывали о покинутых возлюбленных, неверных женах и ушедших близких. Лука же неизменно отмалчивался, а если подвыпивший приятель слишком уж донимал расспросами — отшучивался или притворялся спящим. Он запечатал воспоминания о больших ласковых ладонях Йоаны, о ее родном голосе, привычке вечно что-то напевать под нос и пританцовывать, о запахе кроличьего рагу и блинчиков с малиновым сиропом, которые она пекла по субботам… Закупорил воспоминания, золотым светом которых было пронизано все его детство, и оставил их там, в темном погребе Шварцвальда, где Гуннар укрывал его, пока по замку шастали вагнеровские ищейки. С тех пор, возвращаясь мыслями к последнему разговору с матерью, он бесконечно, в сотый, в тысячный раз, прокручивал воспоминания о том злополучном дне и проклинал себя за то, что позволил ей остаться в лагере. Что не остался с ней, не защитил, не отвел удара. В его глазах вскипели слезы.

— Расскажи, какой она была?

— Большой. Доброй. Теплой. Всю себя раздавала людям. Вечно кого-то спасала, лечила, выхаживала… Пропадала в клинике, подменяла, брала чужие дежурства. И даже дома не знала покоя: среди ночи кто-то стучал в двери, просил прийти к заболевшему ребенку или к роженице. Она никогда не жаловалась, не отказывалась, как бы ни уставала. Не унывала, даже когда все шло наперекосяк. Умела приготовить горячий ужин буквально из ничего, из картофельной шелухи и горсти затхлой муки. И встречала каждый день так, словно это бесценный дар…

— Тогда ты — по-настоящему счастливый человек, — тихо произнесла Ли Чи. — А я не помню своей матери… У моего отца было много жен в разных концах империи. Мы со сводными братьями с раннего детства воспитывались в отцовском доме, под присмотром учителей и наставников.

— И ты не скучала по матери?

— Я никогда с ней не виделась.

— Неужели тебе никогда не хотелось разузнать о ней, встретиться, поговорить?

— Но зачем? — искренне удивилась Ли Чи. — Отец… Наверное, это сложно объяснить, но он заменил нам всё. Он был верховным божеством нашего детского пантеона. И остается им до сих пор.

— Знаешь, я всё думал: каково тебе было расти совсем одной с одиннадцатью братьями? Наверное, и шагу не давали ступить, пылинки сдували, как с наследной принцессы?

Ли Чи звонко расхохоталась, прикрыв рот маленькой ладонью.

— О, да, ты даже не представляешь, как же это было утомительно!

Самолет, слегка наклонившись на правый борт, начал плавно снижаться.

— О какой суперспособности ты мечтала в детстве?

— Суперспособности?

— Ну да. Я, вот, например, мечтал летать — раз, и под облаками. А ты?

— Даже не знаю… Наверное, читать мысли. Чтобы хоть раз обыграть отца в шахматы.

— Ох, нет, читать чужие мысли — это сущее наказание. Люди забивают свою голову скучнейшей ерундой и бесконечно проворачивают ее, как фарш на суфле. Мне Тео рассказывал. Телепатия — семейный навык Вагнеров, отличительная черта, вроде фамильного родимого пятна, ты знала?

— А ты тоже ей владеешь? — зрачки Ли Чи расширились от любопытства.

— О, нет, бог миловал, — со смехом отмахнулся Лука. — Говорю же: я не настоящий Вагнер.

— А может, ты просто сам до конца не знаешь, на что способен? Давай попробуем? Угадай, о чем я думаю?

Ли Чи, наклонившись, приблизила свое лицо. На ее губах играла улыбка, а в темных глазах плясали золотистые искорки. В горле у Луки пересохло. Он незаметно вытер влажные ладони о штаны. Его вдруг обдало волной жара, точно он ворошил угли в тлеющем камине.