Под крики сов

– Привет, Дафна. Холода так и стоят. Зиме не видно конца.

Дафна улыбнулась ему, он такой странный и серый, как мел.

Мужчина улыбнулся в ответ и сцепил руки.

– Теперь уже скоро, – сказал он, – ты скоро будешь дома.

Дафна вдруг заговорила так громко, что медсестра заглянула в дверь:

– Что значит дома? Мама и папа, и Фрэнси, и Тоби, и Цыпка дома?

Медсестра отошла, и серый человек снова расцепил руки и облизнул губы.

– Да, – сказал он. – Они все дома.

– Тогда скажи их. Скажи их.

– Ты про имена?

– Произнеси их.

Серый человек повторил имена: мама и папа, и Фрэнси, и Тоби, и Цыпка.

Дафна слушала и думала: Он мошенник. Он произносит имена, будто их заучил, например, горы: Римутака, Тараруа, Руахине, Кайманава; как названия городов, где построены шерстяные фабрики: Брэдфорд, Лидс, Галифакс, Хаддерсфилд. Он в сговоре с шерстяными фабриками и маленькими комнатами на склоне горы.

– Я ненавижу тебя, – сказала она. – Уходи. Снег слишком тяжелый и падает крест-накрест, как гобелен, так что уходи.

Она подошла и увидела, что серый человек дрожит.

– Назови имена, – сказала она, – как будто ты их не знаешь. Скажи их новыми и только что родившимися.

Он медленно повторил имена усталым голосом: мама, папа, Тоби, Фрэнси, Цыпка.

Затем пошел к двери. Она последовала за ним.

– Что делает папа? – спросила она.

Он колебался.

– Твой отец занимается садоводством, – сказал он. – Мороз уничтожил картофель.

– Что делает Фрэнси?

– О, Фрэнси. Ну, Фрэнси сейчас нет дома. Она на работе. У Мавинни.

– Что она делает?

– Ох. Думаю, чистит картошку.

– А что делает Тоби?

– Продает тряпье. Он в своем грузовичке.

Бобу Уизерсу казалось, что он во сне, играет в какую-то фантастическую салонную игру и не должен ошибаться.

– А что Цыпка делает?

– Играет со своими куклами, одевает их и двигает туда-сюда.

– У нас никогда не было кукол, – сказала Дафна. – У нас были прищепки, они гораздо лучше. А что мама делает?

– Твоя мать, – сказал Боб Уизерс, – печет оладьи.

Потом он закрыл лицо руками и вышел из комнаты, а медсестра с любопытством смотрела, как он идет по коридору, и его пропустили через то место, где лежат старухи. Наконец, он попал в комнату, в которой оставил Тоби.

Он ожидал, что комната исчезнет или каким-то образом изменится, будто она ему приснилась, и там не будет людей, сидящих с корзинами с едой, поедающих пирожные с кремом и пьющих чай из термоса; но все осталось по-прежнему, за исключением того, что Тоби сидел, сгорбившись, у огня. Он окоченел, как человек, прислонившийся к леднику. И спросил о Дафне:

– Как она, папа? Ты быстро. Как ей тут живется? Сиделка говорила, что они играют в теннис и танцуют.

Боб поднял пустую корзину.

– Где фрукты?

– Отдал сиделке. У некоторых пациентов нет посетителей.

– Нам лучше уйти. Уже поздно. Я слышал, кого-то не выпустили из такой больницы, потому что стало поздно.

– Как Дафна?

Тоби встал, чтобы уйти, и дрожал от холодного горного ветра, а отец с опаской взглянул на него.

– А ты как?

– Дафна тебя узнала, разговаривала с тобой? Медсестра сказала, что некоторые даже не узнают своих родителей.

– О, – быстро ответил Боб, – Дафна не такая. Она другая. Она не похожа на этих странных людей. Совсем другая и рассуждает здраво.

– Как она выглядит? Волосы так и падают на лицо?

Боб рассмеялся.

– Верно, они ей все время мешают. Она убирает волосы с глаз, совсем как Цыпка когда-то.

– Но операция сделает еще лучше?

– Конечно.

А в маленькой комнате Дафна, раздетая и рано уложенная в постель, готовая к завтрашнему дню, думала: Кажется, он солгал мне о матери. Думаю, она стирает одежду и штопает носки, а не печет оладьи. И я думаю, тот человек мой отец, как бы он ни притворялся, что мы не родственники, и даже не поцеловал меня, и не принес пакет фруктов и шоколадный торт; это был мой отец, и он не смог меня обмануть. А моя мать сейчас сидит дома, вставив чашку без ручки в толстый серый носок брата, и штопает дырку, крест-накрест, крест-накрест, словно снег падает, как обрезанная белая шерсть, сквозь пустое небо. А моя мать щупает одежду, бурлящую в котле, и подбрасывает в огонь щепки от ящиков и сосновые шишки, а кошка обвивается вокруг ее тяжелых варикозных ног, и ее ступни двигаются, как нагруженные корабли, в вечном путешествии по морю из дерева и бетона, где единственные паруса это простыни, пижамы и полотенца, привязанные к измученному зимнему лицу сопливого солнечного света.

Все так, за исключением того, что моя мать умерла, а завтра умру и я, когда снег пойдет крест-накрест, чтобы заштопать воображаемую расщелину моего мира.

Эпилог Кто-то из наших знакомых?

45