Под крики сов

– Мы можем положить их в сумку, и никто не заметит, – сказал он.

Тоби не ответил.

– Следующая остановка наша.

– Зачем ты все время это повторяешь, – возмутился Боб. – Конечно, следующая наша. Разве я сказал хоть слово против?

Они сняли небольшую сумку с полки и сели, выпрямившись. Боб надел твидовое пальто, которое Нетти прислала, когда умер ее муж. Она написала Бобу письмо, в котором говорилось: Приходи и помоги мне все сжечь.

И Боб отправился в город и наблюдал, как Нетти, его сестра, надзирательница на фабрике по производству пальто, сжигает остатки своего погибшего брака.

– Она бросала в огонь бутылочки с солью для ванн, одну за другой, – сказал он Эми, когда вернулся.

И Эми сказала:

– Для чего ей могло понадобиться столько бутылочек с солью для ванн? И зачем их сжигать? Девочкам бы они понравились, Дафне или Цыпке. Подумать только, бутылочки с солью для ванн. Какие, Боб?

– О, лавандовые, с цветами на этикетке. И старые пасхальные яйца, и коробки с конфетами, которые засохли и пахли соломой и картоном.

И Эми сказала, недоумевая:

– О боже.

Боб показал ей пальто и другие вещи, которые дала ему Нетти. И Эми сказала:

– Это твой размер, Боб. Носи его.

И Боб сказал:

– Я скорее умру, чем надену это вычурное пальто.

И вот он носит пальто и не умер, хотя и не задумывается об этом.

43

Они сидели в жуткой тишине на краю длинного кожаного дивана без спинки, и у них болели спины, и все же они продолжали сидеть прямо, глядя вперед, на сильный огонь, который ярко и холодно горел, как цветастый ледник. От камина не веяло теплом, и Тоби с отцом вздрагивали, глядя сквозь тяжелый защитный экран на пламя, безуспешно бушующее в железной клетке.

Тоби заговорил.

– Холодно, – сказал он.

Ему ответила старуха, сидевшая рядом на диване.

– Тепло. Вот прекрасный огонь, – сказала она, указывая на пламя.

Она приехала навестить дочь, сказала она, приезжала каждую неделю, знала распорядок дня и привыкла к местным странностям. Рядом с ней стоял коричневый бумажный пакет, полный пирожных с кремом, и термос с домашним чаем. Они с Альфредой собирались устроить пикник.

– Каждый раз, когда я приезжаю, мы устраиваем пикник, – сказала она Тоби. – Альфреда очень любит эти пирожные и предпочитает чай, приготовленный дома, а не в больнице. Ее можно понять, верно?

Последнюю фразу она сказала Бобу, вцепившемуся в корзину, которую они с Тоби несли на холм, и спорили, как дети, кто ее понесет:

– Дай мне, нет, дай мне. Почему это ты должен нести?

– А почему ты так хочешь ее нести?

– Чтобы мне было за что держаться.

В корзине лежал пакет с апельсинами и бананами и шоколадный торт.

– Да, холодно, – повторил Тоби.

Женщина с любопытством посмотрела на него. Она собиралась напомнить им обоим, ему и старику, который, судя по всему, дрожал, хотя сидел, закутавшись в нарядное твидовое пальто, что перед ними прекрасный огонь, и чего еще желать в такой студеный день, когда зима все еще держится?

– А зима держится, – сказала она.

Тоби сказал громко:

– Да, зима держится, у нее зубы, как у угря, внутри, потому и держится. Все, что она проглотит, никогда не вырвется из черной пасти.

Женщина растерялась и подумала: Это, должно быть, семейное. Я заметила, некоторые из посетителей еще более странные, чем пациенты.

Боб вдруг сказал:

– Не надо, Тоби. Ради бога, помолчи. Не говори такое вслух! Подумай о своей бедной матери!

Другие посетители в комнате молча смотрели на Боба и Тоби. А потом медсестра привела Альфреду, и мать Альфреды подошла к дочери, чтобы сесть рядом с ней. Альфреда была карликом трех футов ростом.

– Привет, шлюха, – хрипло сказала карлица и нырнула в пакет за кремовыми пирожными, которые проглотила одно за другим, не переставая говорить, а мать сидела и смотрела на нее. Когда Альфреда доела пирожные, она подняла термос.

– Что это?

– Это чай, – сказала мать. – Настоящий домашний чай. Выпьем по чашечке, а?

– Иди к черту со своим чаем. Что еще принесла?

– Вот новая пара штанов от тети Молли.

– Штаны, штаны, кроме штанов ничего другого придумать нельзя? И когда меня отпустят домой?

Она наклонилась к матери, глаза ее наполнились презрением. Ее мать улыбнулась.

– Доктор говорит, довольно скоро, Альфреда.

– Ой, иди к черту.

И Альфреда встала, подошла к двери и позвала сиделку.

– Во что ты меня вырядила ради гостей, а тут всего лишь старая шлюха, – позвала она. – Идем отсюда.

Сиделка, всегда дежурящая поблизости, отвела Альфреду обратно в палату. Мать Альфреды взяла свою сумку и, весело улыбнувшись Тоби и Бобу, пошла с остатками пикника к сиделке у двери, чтобы ее выпустили.

А Тоби и его отец сидели и ждали, когда приведут Дафну. Боб Уизерс, оглядывая комнату с группками посетителей и пациентов, думал, Дафна никогда не будет такой, как они, ни за что. Она не станет браниться без конца, она будет совсем другой. Что я ей скажу? Интересно, как она восприняла смерть матери? Нужно об этом говорить? Господи, нет.

А если она меня не узнает?

Он наклонился к Тоби.

– Слушай, Тоби.