Под местным наркозом

Вот они входят в бассейн — наседка первая. Пусть сперва окунутся, пусть поликуют. «Ой, мамочка, какая прелесть купаться в волнах». Отвести язык от зубного камня, пусть получит разбег. «Не ныряй, Вольфхен. Улли, не отходи от папочки, не отходи!»

Первая скорость: умеренные волны прибоя выплывают из своих решеток — расстояние между ними соблюдено. «Не отходите от мамочки, держитесь рядом, а то вы сейчас же вылезете и уже больше никогда…»

Только теперь преподаватель из Кёльна мизинцем переключает с первой скорости на вторую: у машины, поднимающей волны, три скорости.

(Полистать книгу и найти: «Все умышленно происходящее должно быть соотнесено с умыслом умножения власти».)

Поэтому быстро, пока в настроении купальщиков не произошел перелом и они в страхе не сбежали на кафельный бортик бассейна, включить третью скорость и поставить обе болванки так, чтобы они работали в одинаковом ритме: только тогда прилив разыграется вовсю. Большие гребни, гребни, как в открытом море при шторме. Всю эту вышедшую из душа публику с латунными номерками на запястьях ждет тяжелое испытание: и жирных дам, и господ с благородной сединой, и призывников бундесвера, и молодежь из Вестерланда, и ее клан.

Уже первая волна прибоя — вторая скорость — кидает их — ой, как больно! — на облицованные кафелем ступеньки бассейна. Жалобные вопли. Следующая волна тащит назад. И третья скорость не подводит: волны подхватывают их, переносят через ступеньки и бросают на торцовую стену бассейна, вошедшего в строй меньше года назад. Нет, ломаются не ручки, покрытые глазурью, сломались ребра.

(Только что лжесмотритель нашел соответствующие строки в наследии того, кто творил в восьмидесятых годах прошлого века, и теперь, подняв глаза от книги, скользит взглядом по застекленной стене ресторана при купальне — там все прилипли к стеклу, видны только расплющенные носы.)

Отлив хочет забрать обратно, отнять то, что натворила волна прибоя, но сестрица волна прожорлива: ничего не возвращает назад. Расторгнутое обручение — расторгнуто. (Зубной камень — окаменевшая ненависть.)

После четвертой, ударившей в торцовую стену волны у деток уже переломаны кости. Еще раз раздался ее крик: «Вольфхен, Улли, о боже!» О папочке ни звука… А потом никто больше и не пикнул, не закричал; шторм не остановишь, благословенную морскую гладь у неба не вымолишь.

Даже в ресторане при бассейне люди в благоговейном молчании застыли за застекленным фасадом — в аквариуме и то беда, и там беда.

У официантов остыл пунш. Кое-кто из посетителей щелкает фотоаппаратом. Лжесмотритель кладет в книгу закладку и обращается к реальной жизни. Он уперся языком в свой уже качающийся клык: клык пружинит, поддается. Не худо было бы и вовсе выломать его. А стена в полкирпича уже зашаталась. Ведь ни архитектор, ни курортное управление, которое разрешило строительство этого здания, создавая проект нового бассейна, не предполагали, что разразится такая буря. Ну, а теперь они поплатятся за свою беспечность: строительный раствор не выдерживает, сдается. Мощная волна прилива вылетает напоследок из погнутых решеток, перекрывает гребни отлива, мимоходом увлекает за собой бессильных, безгласных купальщиков и, проломив стену, вышвыривает их наружу в январский полдень. От этого броска, поднимая фонтан соленых брызг, они шмякаются на каменные плиты площадки позади курортного променада. Легкие тельца детей долетают до самого аквариума, в котором маленькие тюленчики мечтают о все новых и новых косяках селедок. («Мамочка, когда мы пойдем кормить тюленей, кормить тюленей…») И вот уже порыв ветра, а вместе с ним и чайки. Позже прибегают фотокорреспонденты. Еще три-четыре раза из зияющего торца выливаются волны. И вот уже бассейн пуст. Только теперь обслуга мужских и женских раздевалок, набравшись смелости, входит в бассейн, где гуляют сквозняки, — ее мучит любопытство. В ресторане за стеклянным фасадом, помутневшим от дыхания множества людей, гости поспешно расплачиваются. Болванкам все еще мало, они беснуются на холостом ходу. Лжесмотритель выключает машину. Он устал и не вполне удовлетворен; укладывает свои книги, идет к себе в кабину, стараясь почувствовать печаль.

Немного разочарованный — ведь все произошло так быстро, — я покидаю этот летне-зимний курорт еще до того, как вмешалась полиция и оцепила место происшествия: в скором поезде Гамбург — Альтона я мчусь над Гинденбургдаммом.

На своем письменном столе я обнаружил начатую рукопись «Пароль: ни-шагу-назад, или История Шёрнера»… Спустя два года (перед самым экзаменом на аттестат зрелости) Веро Леванд бросила школу и вышла замуж за канадского лингвиста. Шербаум изучает медицину. Ирмгард Зайферт все еще ходит в невестах. А у меня внизу слева образовался гнойный очаг. Мостовидный протез пришлось распилить. Нижний шестой удалили. Очаг выскоблили. Мой зубной врач показал мне висевший на кончике корня мешочек, наполненный гноем. Ничто не вечно под луной. И боль постоянна.

Внимание!