Под местным наркозом

Невеста подняла шум. Отец, члены магистрата и городские судебные заседатели хором потребовали от Мёллера, чтобы он взял в качестве натуры для греха свою невесту, смазливую, но не такую пышнотелую девицу. Художника принудили изменить своему искусству. Его поставили перед выбором: либо сделать известную всему городу легкомысленную дочку паромщика неузнаваемой, либо… отказаться от гонорара и от доченьки бургомистра.

И вот искусство пошло на свой первый компромисс. И я избрал тот же путь, когда пытался рассказать о Фердинанде Крингсе, хотя и оригинал, не смущаясь, носит имя Фердинанд. Мёллер пририсовал паромщице лицо, похожее на лицо невесты: как иначе мог изобразить он грех, ведь ему запретили запечатлевать на картине хохочущую мордашку потаскухи из предместья — паромщики жили около Санкта-Барбары, в нижней части города.

Однако, когда прототипом грешного образа стала дочка бургомистра, опять поднялась буча, да такая, что она нашла свое отражение даже в хронике города. Цеха и ремесленники, стоявшие на стороне Мёллера, громко ржали и распевали шуточные песенки. В воздухе запахло политическим скандалом. (Суть дела была в разрешениях варить пиво и арендовать рыбные склады.) И тут патриции позабыли о своих угрозах и под предводительством бургомистра перешли на просительный тон.

Таким образом, художнику Мёллеру пришлось согласиться на второй компромисс; его не миновал и я, поместив папашу Крингса и Крингсову дочку в декорации из цемента, пемзы и разных пород туфа. Мёллер, оставив нетронутым обнаженное тело дочери паромщика, закрыл стеклянным колпаком с рефлексами хорошенькое глупенькое личико своей невесты — сегодня нам представляется загадкой, что общего между нежной, скорее худой козьей мордочкой, мистически расплывающейся под стеклом, со столь соблазнительно округлым туловищем. (Поглядите-ка, на какое преломление способен стеклянный колпак: все в нем отражается — и мир, и его противоречия…)

А Мёллер, войдя в раж, написал именно в той ладье, что держала путь в ад и везла грех, всех членов магистрата вкупе с бургомистром, и получились они до ужаса похожими и даже не под стеклом.

Так дело дошло до третьего компромисса в искусстве, который предстоит и мне: ведь я боюсь назвать по имени вас и вашу помощницу — что скажет на это ваша жена? Что касается Мёллера, то он не захотел отправлять в ад городских патрициев вкупе с бургомистром и его доченькой; он написал себя в реке Мотлау, превращенной им в адскую реку, сиречь в Гадес. Художник изо всех сил упирается в нос ладьи и при том смотрит на нас: мол, если бы не я, вся компания быстро полетела бы в тартарары.

Человек искусства в роли Спасителя. Ведь не согрешив, не покаешься. Не дает он погибнуть любовному треугольнику. Кстати, и вы втайне связаны с тригоном. Правильно, доктор? Честно? Правильно?

Но тут мои мостовидные протезы были поставлены, и зубной врач выключил телевизор. Его помощница поднесла мне зеркало.

— Ну что вы скажете?

(С такими зубами не стыдно показаться людям. Есть чем щелкать. А при эдаком прикусе можно все начать сначала. И смеяться стало веселее. И аппетит разыгрывается. Аппетит на все, даже на то, чтобы сыграть в ящик. Теперь можно по-настоящему обручиться. «Да, скажи скорее, да“. Да. Скажи скорее, да“». Так много зубов, и все наготове. Сейчас я выйду с ними на улицу…)

Зубной врач — не его помощница — подал мне пальто.

— Как только отойдет наркоз, ваш язык начнет шарить в поисках привычных дырок. Но потом это пройдет.

Я уже стоял в дверях, когда он протянул мне рецепт.

— Предусмотрительно выписал вам двойную упаковку. Ее хватит… Вы были приятным пациентом…

За дверью и впрямь оказался Гогенцоллерндамм. По дороге к Эльстерплац я увидел Шербаума, который шел мне навстречу.

— Ну как, Филипп? Я уже освободился и теперь кусаю всеми зубами.

Для наглядности я показал на свою почти выправленную прогению. Шербаум в свою очередь продемонстрировал мне дистальный прикус, не исправленный вовремя.

— Это валик спереди. Довольно неприятная штука.

У меня все еще была неправильная артикуляция.

— Желаю удачи.

— Перетерплю как-нибудь.

Мы засмеялись без особых на то причин. Потом он пошел, потом пошел я, щелкая зубами…

Линдалиндалиндалинда… (У меня за пазухой покушение на убийство.) Я поехал за ней. Январь 1965-го. Госпожа Шлоттау решила провести зимний отпуск со своим супругом и с детьми на острове Зильт — так посоветовал врач. Ежедневные прогулки среди дюн, отшлифованных ветром. С закрытым ртом навстречу ветру, открывающему все поры, по пустынной земле Северо-Фризских островов. Вдыхать йод, обходя бухту или оконечность Хёрнума, где береговая полоса Северного моря и море сливаются воедино, образуя множество водоворотов. Отец ежедневно отмечает их маршруты по туристской карте. Давайте посмотрим на эту семейку: мальчики в резиновых сапогах впереди, в центре — мать в спортивной куртке с капюшоном, замыкает шествие отец, вооруженный биноклем. Они ходят по пляжу туда и обратно в поисках раковин и здоровья.