Под небом Аргентины

Пышо никак не мог понять, почему ему не дают хотя бы крохотного клочка в такой большой, богатой землей стране, и становился все настойчивее: умолял, плакал, угрожал. Потом стал ругаться и буйствовать. Решили, что он опасный человек, коммунист, и арестовали. Выпустили его, а он прямиком в контору. Снова поскандалил. Его снова в полицию, на этот раз целый месяц держали. Жена и дети сидели в это время в гостинице ни живы ни мертвы, боялись — на улицу выбросят. А в гостинице вспыхнула эпидемия — тиф или еще что-то, ведь народу туда набилось, ужас сколько, со всего света… Вышел из участка и обоих сыновей в живых не застал — только померли. Деньги на похороны собрали тамошние болгары. Когда хоронили, Пышо ровно каменный у могилы стоял, слезы не уронил, слова не вымолвил. На оставшиеся от похорон гроши пил запоем несколько дней… Потом притих, но все молчал. Дадут ему поесть — ест, а сам и не вспомнит. Часами бродил по тем местам, где его сынишки играть любили, и все бормотал что-то про себя. Жена испугалась, уж не тронулся ли умом. Однажды ее ‘вызвали в контору, дали билеты и поручили какому-то болгарину растолковать ей, куда ехать. Собрала она с дочкой узлы, и приехали они втроем в Берисо…

Хозяин прервал свой рассказ и взглянул на Наско. — Да ешь ты, чего ждешь? За твое здоровье!

— Рассказывай, бай Стефан! — почти приказал Наско и опрокинул вино в рот.

— Ну вот… Здесь Пышо оправился малость. Помогли ему, начал работать. Но все молчал. Бывало, сидит часами и слова не вымолвит. Проработал два-три месяца, и уволили его. Покрутился он возле фабрики, надеялся опять поступить, а потом будто в омут головой вниз бросился. Сейчас дочка его работает, кормит мать и его. Но разве трое взрослых проживет на одну женскую зарплату?.. А хороша девка! — Он подмигнул. — Бай Пышо пропащий человек. С утра до вечера шатается по кабакам, пьет, что поднесут. А хватит лишку — о земле говорит, о лошадях, о белом домике с верандой…. Как по-твоему, — внезапно переменил тему хозяин, — хорошая комната? Только вот… не на голых же досках тебе спать.

Наско посмотрел на его ухмыляющееся лицо.

— Как же, хороша, нечего сказать! В щели ветер свищет, окна нет, а дверь… дунешь — упадет.

— Ох и шутник! Так и быть, на эту ночь я дам тебе матрасик, а завтра уж купи.

— Да ладно, — Наско махнул рукой. — Дай-ка вина, бай Стефан!

Хозяин снова принес луканку — "от себя‘‘ и вина.

— Верно, дверь еле держится, — продолжал он. — Может и вор забраться. Да кто придет воровать? — И захихикал. — Если у тебя деньги имеются, можешь хранить их у меня.

Наско поморщился.

— Кто деньги нажил, умеет и беречь их.

— Ты не слушай пьяной болтовни Пышо. Злится, что я ему в долг перестал давать. У всех моих постоянных клиентов есть особые тетрадки — завтра сам увидишь. На тебя тоже заведу. Что съешь, запишем, а деньги потребуются — получай.

— Нет, спасибо, бай Стефан. Я и сам умею деньги хранить. А если вор заберется — ему не поздоровится. Смотри! — Наско согнул перед носом Стефана свою мускулистую сильную руку.

Хозяин с трудом согнал с лица кислую гримасу.

— Что ж, мне так лучше: вот вам угощенье — денежки на стол!

3

Солнце так нагрело жестяные стены и крышу, что Наско в своей комнатке задыхался. Он встал, свернул лежавший на полу тонкий тюфяк, потрогал стенку и отдернул руку — горячая.

Он вышел во двор и, что-то бормоча себе под нос, поискал глазами тень.

— Дьявольское место! Голо, как в пустыне. Ни деревца, ни травинки. Рядом с этими фабриками ничего не растет.

Он обошел двор, увидел прятавшуюся в тени скамейку у входа в кабачок и растянулся на ней, подложив руку под голову. Лежать было неудобно, но усталость взяла свое, и Наско задремал. Заснуть не удавалось — в голову беспорядочно нахлынули воспоминания.

Он перенесся мыслями на родину — в последнее время с ним часто это случалось. Вспомнил дом, мать, школьных товарищей, пароход, первые часы в Аргентине. И заныло сердце. Зачем он приехал в эту страну? Вряд ли сможет он когда-нибудь Ответить на этот вопрос. Чтобы стать богатым, независимым? Но даже если он и добьется желанного богатства, все равно цена за него слишком высока… Разве это жизнь? С тех пор как ступил на проклятую аргентинскую землю, он вечно куда-то опешит, спит где придется, помыться толком не может, ест что попало, а работа изнурительная, убийственная. И так день за днем, месяц за месяцем…