Под небом Аргентины

В памяти возник печальный пейзаж патагонской равнины. Бескрайние пески. Нефтяные вышки издали напоминают обуглившиеся скелеты домов. Бараки рабочих выстроились ровными длинными шеренгами, как казармы. В крохотных комнатушках теснится по несколько человек. Рабочие припадают к бутылке, не успев сбросить с себя пропитанную нефтью одежду, и пьют до тех пор, пока снова не наступит время идти на работу. Нефтяные компании так же предусмотритетьны, как и мясные фабриканты. Владельцы их, может быть, те же откормленные высокомерные акционеры из Лондона и Нью-Йорка. В каждом поселке есть лавка, принадлежащая предприятию. Там рабочие покупают продукты и спиртное, а рассчитываются по пятницам и первым числам месяца. Остаток получки обычно исчезает в ближайшем притоне, где кончают свой жизненный путь проститутки из больших городов.

— Тьфу, противно до тошноты! — вслух произнес Наско, брезгливо поморщившись.

Он поднял голову, обвел мутным взглядом улицу. Низенькие домишки из тонкой жести еще ниже пригнулись к земле под безжалостными лучами солнца. Ни души. Не видно даже бродячих собак.

Усталость и парная духота снова нагоняли дремоту. Наско вспомнился Яне, один из рабочих на нефтяной скважине, его товарищ по комнате. Что с ним? Все так же кашляет сухим отрывистым кашлем? С тех пор, как он заболел, никто не хотел жить в их бараке.

Яне тоже мечтал о независимости и богатстве, потому и оставил родное село. В Аргентине он сразу понял, что обманут, но не испугался. Обещанной земли не дали, и он поехал в Патагонию. Работал не покладая рук. Не пил, как другие, не ходил по публичным домам, берег каждое песо. Молодой и сильный, он легко справлялся с самой тяжелой работой, не боялся и сверхурочной — ведь так быстрее накопишь. И подорвал здоровье — простуживался часто, иногда не мог встать с кровати. Потом это прошло. Только все потел, лоб его всегда горел, а сухой кашель становился все мучительнее. Однажды захаркал кровью. Врач компании не стал его обманывать и даже на несколько дней освободил от работы. Однако после этого его уволили: для жирных господ из Лондона и Нью-Йорка он был мертв. Яне отослал жене скопленные деньги, чтобы спасти заложенный участок земли ради ребенка, и упросил компанию оставить его сторожем в бараках. Получки хватало только на то, чтобы не подохнуть с голоду. Смирившись, стал ждать конца…

"Это могло случиться и со мной, останься я там, — подумал Наско. — Хвастаюсь мускулами, а откуда взялась эта усталость? Руки и ноги словно свинцом налиты".

Там, в Патагонии он работал не меньше Яне. А что удалось собрать за год? Купил билет до Берисо и привез всего сотню песо. Эх, если бы он мог вернуть жизнь на год назад или хотя бы заработать денег на дорогу в Болгарию… Возвратиться? Нет, ни за что на свете!

Эта мысль так его взбудоражила, что он сразу вышел из оцепенения. Боль и гнев поднялись в груди. "Нет, ни за что на свете!" — повторил он и ударил кулаком по жестяной стенке ресторана.

— Эй, приятель! Денег возьми, только стен не ломай. Имей в виду, что мы прибыли сюда с намерением набить наши пустые желудки.

Наско потер заболевший от удара кулак и молча уставился на остановившихся перед ним молодых людей. Оба были примерно его лет, небритые, с желтыми испитыми лицами. Тот, что повыше, был одет в выгоревшую от солнца одежду. Другой, мелкорослый, с бегающими глазками, кутался в широкое длинное пальто с поднятым воротником и прятал руки в карманах. На голове у него красовалась грязная соломенная шляпа, сдвинутая на затылок.

"И как он не сварится в такой упаковке?" — подумал Наско и расхохотался.

Высокий прервал его:

— Что смеешься? Это Трако, знаменитый директор цирка, артист, клоун, жонглер, билетный контролер и прочее и прочее, в зависимости от надобности. Звезда всемирно известного цирка дона Педро Хуана-Эстебана де Санта Анна де Байя. Широкополая шляпа необходима ему и летом, и зимой — пропускает через дыры излишек низвергающихся водопадом гениальных идей. Не будь шляпы, мозги бы у него давно сварились. А что касается зимнего пальто, он его носит всегда и всюду из гигиенических и других соображений. По вечерам, например, при неизбежном похолодании он закутывается в пальто и храпит на тротуаре, как на пуховой перине. А днем, в адскую жару, его тонкой рубашки совершенно недостаточно, чтобы впитать испарения могучего тела. Смотри!

Быстрым движением высокий развернул пальто, открыв голую грудь своего товарища. Тот и не шевельнулся, невозмутимо продолжая смотреть на Наско. Потом неспеша запахнулся — пальто было без пуговиц. Только сейчас Наско понял, почему он держит руки в карманах.

— Ты из Софии? — снова заговорил высокий.

Наско кивнул.

— Если ты голоден, идем с нами, — пригласил его высокий, с важным видом доставая из кармана смятую бумажку в одно песо. — На это последнее песо мы можем перекусить втроем.

— Но мы видим друг друга впервые, — Наско смутило приглашение.

— Подумаешь! В Аргентине все софийцы — по крайней мере, двоюродные братья.

Наско опустил ноги на землю.