— Я тоже пойду, — неожиданно сказал Арнедо. — Вы, молодые, почему-то считаете, что мы, старики, свое дело сделали. Так вот, обойду соседей, загляну и к тем, кто живет подальше, потолкую со знакомыми. А главное — выругаю как следует анархистов. Знаю я таких, которые в самые опасные минуты думают не мозгами, а одним местом…
Дверь легко скрипнула, и на пороге появилась донья Чола. Позади мелькнули бледные лица Анхелы и Цветы.
"Комиссию привела", — подумал Влад.
— Как раз ты мне и нужна, донья Чола. Где Конча? Разве она не в комиссии?
— Задержалась где-то. Наверно, ходит за своим паршивцем.
— А что с ним?
— Да кто его поймет! Все только о револьверах да о крови говорит. Дурья башка! Думает, что одним пистолетиком фабрикантов напугает. А в последнее время совсем заговариваться начал. Для нас, аргентинцев, говорит, обязательно должна быть работа, а для гринго, если найдется… А когда Конча мне рассказала, что Педро решил больше не садиться на хлеб и воду, я ей поручила следить за ним.
— Что он может сделать? — нетерпеливо прервал ее Влад.
— Откуда мне знать? Поднял крик, что не собирается подыхать с голоду, и если хозяева не дадут, то он сам себе возьмет, что ему полагается. И все свой проклятый револьвер чистит да смазывает.
— Почему ты до сих пор ничего мне не говорила, донья Чола?
— Я думала, это не так уж важно.
— Ладно. А как обстоит с помощью?
— Плохо. Уже нечего раздавать.
— Погоди, донья Чола. Расскажи поподробнее.
— Твое дело, — Женщина пожала плечами. — Не хотелось портить тебе настроения.
— Значит, совсем плохи?
— Плохо. Один раз получили немножко денег и сразу составили список, кому открыть кредит в бакалее. Хозяин добрый человек, даже превысил кредит, а потом перестал отпускать продукты. Больше помощи не получали. Здесь все записано…
Чола достала откуда-то из складок платья заботливо свернутую бумажку и сунула ее Владу.
— Записано до последнего сентаво и по именам.
— Сейчас какое положение на вашем участке?
— Какое? С десяток детей и несколько стариков больны. Хоть бы по одной буханке хлеба на семью и немного молока для детей.
— Не только это, — вставила Анхела, с трудом пересилив сухой кашель. — Люди озлоблены, проклинают предпринимателей и полицию, бранят профсоюзы…
— Влад, ты должен знать, — вмешалась в разговор застенчивая Цвета. — Кое-кто собирается уже выходить на работу. Кабатчик их уговаривает. А доктор Перес, который бесплатно лечил и лекарства давал, пропал. Говорят, уехал. А может, полиция его забрала. Хромой Хулио людей собирает и подговаривает фабрики поджечь — это, мол, нужно, если хотим победить…
Влад внимательно слушал каждое слово. Поднялся, широкими шагами заходил из угла в угол, потом снова сел.
— Нельзя ли что-нибудь сделать?
— Что? — горячо воскликнула Чола, и казалось, что она ругается. — Вчера мы попробовали, как вначале, обойти дома побогаче и еле набрали на пять литров молока. По чашке молока на больных детей хватило бы, да молочники дня три не приходят — не пропускают их полицейские. Как в крепости нас осадили, звери…
— Да, трудно, — согласился Влад. — И все-таки мы должны выстоять. Нельзя потерпеть еще несколько дней?
— Можно. Скажем женщинам, чтоб мужей в руках держали. Вон моего Арнедо хозяин гаража уже несколько раз звал, а он ему твердит — когда соседи на работу выйдут, тогда и я. Если бы он по-другому ответил, я бы глаза ему выцарапала… Ну, девушки, пошли по домам агитировать. Мы вам, мужчинам, еще покажем! — с шутливой угрозой бросила она Владу.
В этот момент в комнату вбежала Конча, бледная, растрепанная, запыхавшаяся.
— Что такое? — загремела Чола.
— У крытого рынка беда. Не слышали стрельбу? Еле вытащила из свалки моего балбеса…
— Жаль, что его там не пристукнули, — рассердилась Чола. — Где он?
— Здесь, за дверью. Боюсь его дома оставить. Ранен вроде…
Чола выбежала из комнаты с проворством, удивительным для ее большого, грузного тела, и вскоре вернулась, ведя за руку Педро.
Ну что, распугал фабрикантов своим наганом, глупая голова? — бранила его она.
Педро зажмурился от боли.
— Да будет тебе, донья Чола, лучше взгляни на мою спину: чуть пополам не рассек меня один конный…
— Ничего с тобой не случится! — Она осмотрела его внимательно и снова раскричалась: — Резанул бы хоть тебя, чтоб ума у тебя прибавилось!
— Вот и я то же ему твержу, — сказала Конча.
— Болит! — застонал Педро.
Не говоря лишних слов, Чола быстро и ловко начала стаскивать с Педро одежду. Тот заохал от боли, но дал себя раздеть до пояса. Плечи его пересекал синевато-черный рубец от удара, кожа вздулась, по краям толстой коркой засохла кровь.
— Здорово тебя разукрасили! — проворчала Чола. — Да тебе все равно этого мало, осел здакий. Терпи сейчас, если хочешь поскорее отделаться.
Чола снова выскользнула из комнаты и через минуту вернулась с какими-то бутылками и чистыми тряпками.
— Только не ныть! — прикрикнула она на него и подозвала женщин помочь ей.
В две минуты она промыла рубец спиртом, смазала его каким-то жиром и перевязала. Потом уложила раненого на кровать и укрыла.